Шрифт:
Моё внимание привлёк полный мужчина с густой щетиной у чёрной чайки. Он не бегал за мной, не выхватывал из рук чемодан, потому я сразу доверился ему. Его зовут Абдул. Он чеченец с Тихого Двора (так называется район на краю города).
– Езжайте через улицу Ленина. – попросил я, когда мы выехали из территории вокзала. – Хочу посмотреть, как изменился город.
Абдул усмехнулся.
– Не думай, брат, что увидишь там что-то новое.
Я понимал, что вряд ли центральная улица обросла новыми постройками; я хотел знать, сохранил ли город прежний дух. Но Абдулу я не стал этого говорить: боялся, что он неправильно меня поймёт.
– На вахту приехал, брат?
Я дружелюбно улыбнулся ему.
– Нет, я не рабочий, я писатель.
Мой собеседник никак не отреагировал на своеобразность моей профессии.
– Разве сейчас кто-то читает?
Я не стал объяснять ему специфику книжного бизнеса: чем нам, писателям, приходится заниматься, помимо написания книг, чтобы как-то прожить – боялся, что ему это будет неинтересно, а я по долгу службу привык заинтересовывать. Потому, ответил просто:
– Читают.
Он снова никак не отреагировал на мои слова.
– А вот дети у меня не читают, все – в телефонах. Я говорю им: «Хоть бы раз взяли в руки Коран.» Коран-то обязательно каждый мусульманин в жизни должен прочесть.
– Я – атеист. – сказал я и тут же поругал себя, но слова Абдула меня удивили.
– Хороший человек значит.
Я не сдержал смеха. Шофёр воспринял его, как вопрос, требующий пояснений.
– Среди атеистов больше хороших людей, чем среди верующих. Вы постоянно грешите и за грехи свои отвечаете лишь перед самими собой. Верующие же грешат не меньше, только сразу бегут в мечеть замаливать грехи, лицемерят перед Всевышним. Совершая же доброе деяние, вы, не верующие в Царство Небесное, делает это просто так, от чистого сердца. Наши же относятся к добродетели, как к сберегательной кассе, в надежде выбить себе билет в Рай.
– Христианский атеизм. – заключил я после долгого молчания. – «Послание к Римлянам», «Новый Завет».
– И хорошо получают писатели? – спрашивает Абдул.
– На хлеб с сахаром хватает.
– А дети есть?
Я покачал головой.
– Вот, потому и хватает, что детей нет. – с улыбкой заметил он.
Про себя я согласился с ним. Вряд ли моих гонораров хватит, чтобы обеспечить хотя бы одного ребёнка.
– У меня четверо. – добавил Абдул.
Я удивился.
– Да! Всех накорми, напои. На себя ничего не остаётся. Но я не жалуюсь. Старший вон в техникум поступает. И здесь надо деньги платить. А где ж их взять?
Я разглядывал его одежду. Выстиранное, выглаженное трико. Добротная кожаная куртка. Большой живот. Он не выглядел человеком бедным.
Тут Абдул сообщил, что началась улица Ленина, и я уткнулся в окно. Он был прав: город не изменился. Старые пятиэтажки с выцветшими на солнце стенами. Густая шевелюра маленького сквера. Парк Победы. Два торговых центра, нуждающихся в ремонте. И неровная дорога, накрытая жёлтым светом фонарей. Эх, дом, милый дом!
На перекрёстке мы повернули на улицу Маркса и поехали в сторону парка имени Ленина (забавно, на улице Маркса парк имени Ленина). За ним начинался Шанхай, район, где я вырос.
– Вы не похожи на бедствующего человека. – решился заметить я.
На моё замечание он отреагировал спокойно.
– Я не всегда таксовал. Было время, я держал кафе на Старом базаре.
Я припоминал там некое кафе.
– Не «Халва» ли случайно?
– Оно самое. – ответил водитель.
В голове всплыли воспоминания. На душе стало так тепло.
– В детстве мы с семьёй часто захаживали к вам. У вас была самая вкусная кухня в городе. Это не моё дело, конечно, но что случилось?
Абдул поджал губы, и я решил, что он не ответит. Но после долгой паузы он заговорил.
– Мать заболела. Лечение стоило немалых денег. Меня предупреждали, что ничего не поможет, но я продолжал возить её по клиникам. Мать умерла, а вместе с ней и семейный бизнес. Сейчас мне пятьдесят четыре, а мы с женой и детьми ютимся в трёхкомнатной квартире. Последние сбережения от продажи помещения уйдут старшему на образование.
Конец ознакомительного фрагмента.