Когда мой провожатый прыгнул, сделав еще одно резкое движение в своем странном стиле, с его головы слетел капюшон. Выпрямившись, он откинул упавшие на лицо волосы, открыв ухо, которое доходило до макушки, было покрыто шерстью и заканчивалось пушистой черной кисточкой.

Все, с меня хватит. Я сел на камень, уперся локтями в колени и уставился на бегущую воду. Теперь ясно, откуда взялись странный акцент и нечеловеческая походка.

Мой вид был настолько красноречивым, что существо потрогало себя за уши, словно проверяя, на месте ли они, а потом резко вернуло на голову капюшон. Поняв, что я не собираюсь идти дальше, ушастый прыгнул обратно. Он склонился надо мной и поводил перед лицом ладонью. Она была нормальной, в смысле, без когтей там каких-нибудь или перепонок. На том спасибо.

Я закрыл глаза и попытался взять себя в руки. Может он один у них такой – генная мутация или болезнь какая? Я цеплялся за остатки здравого смысла: ну такой уродился, мало ли что бывает. Мне уже было скорее стыдно, чем страшно. Все это время, пока я пытался разобраться в каше в своей голове, он терпеливо ждал. Наконец я решился поднять глаза. Уши никуда не делись. Теперь я явственно различал, как они упираются в плотную ткань капюшона.

– Извини, я не должен был так реагировать. Я вымотался за последние сутки и от неожиданности растерялся, – я оправдывался, пытаясь замять неловкость. – Хорошие уши, даже красивые. Девушкам, наверное, нравятся.

Уголок его рта дрогнул и медленно пополз вверх. Только один. Это предало лицу какое-то гадкое выражение:

– Ты извиняешься? – отвращение, проступившее на его лице, свело на нет мои слабые попытки объясниться.

Он взял меня за руку чуть выше локтя и резко дернул – снова прыгнул, только теперь вместе со мной. Похоже, мое мнение здесь никого не интересует. А я переживал.

Пока мы снова шли через надоевший до чертиков лес, я почему-то думал о вещах, совершенно отвлеченных. Например, почему я так и не занялся спортом, а просиживал зад за книгами. Парочка приемов какого-нибудь единоборства мне бы явно не помешала.

Узкая тропка превратилась в некое подобие дороги. Ушастый так и не выпустил моей руки и теперь волок меня за рукав. Похоже, он опасался, что я дам деру. Я же со всей серьезностью боялся дать дуба. Если произойдет что-то еще, я за себя не ручаюсь.

Впереди показался свет, и деревья расступились.

Пробираясь сквозь заросли рассады Миэ, размазывая по лицу грязь, вытерла со лба щекочущие капли пота. Вечная весна, царившая в Ксанфе, порой оборачивалась самым настоящим пеклом, грозя прожечь дыры в нежных листочках саженцев. Загородив от прямых лучей освещенную сторону оранжереи, она поспешила выбраться на свежий воздух. Продолжая отдуваться и обмахиваясь снятым с головы платком, Миэ решила, что грядки с травами пока подождут. Готовить настой надо из свежесобранных листочков. Лучшее время для этого – серебряный час Орга, когда он поднимается высоко над горизонтом и его свет становится прозрачным, отливая белым инеем, как трава в запретном Лесу на рассвете.

Ночью она займется снадобьями. Вольг постоянно пропадает в доме наместника. Вот и сегодня ушел, не сказав ни слова, с таким грозным видом, словно они там государственные вопросы решают. Одно название – Совет, а на деле – пятеро бездельников полдня выслушивают разглагольствования Бариэграса да гадают на рунах, чья коза бродит по огородам, пока кто-нибудь из снуркских хозяек не найдет время, чтобы загнать блудливое животное домой.

Миэ зашла в спальню, проверила спящую дочь, – малышка набегалась по двору и теперь мирно спала в родительской кровати, – окинула взглядом простую обстановку и вернулась в сад. Бочка с водой пряталась в тени у задней стены дома. Еще хватит, чтобы искупаться и пару раз полить огород, а потом, если не пойдет дождь, придется таскать воду от самой Сирели.

Миэ скинула одежду и облилась из ковша прямо во дворе. Кожа с благодарностью впитала прохладную влагу. Переодевшись – отдыхать надо в чистой одежде, а мечтать – и подавно, Миэ села за широкий стол и принялась разглядывать голубую бабочку, прикорнувшую на белоснежной скатерти. Единственное украшение, подаренное ей Вольгом. Сразу после свадьбы. Миэ нахмурилась и отогнала воспоминания.

Сколько прошло времени с тех пор, когда первый жених Снурка обратил внимание на тихую сироту, собирающую травки на окраине Леса? Совсем немного и целая вечность. Миэ протянула руку к хрупкой вещице, но остановилась на полпути. Словно испугалась, то бабочка взмахнет голубыми крылышками в золотых прожилках, отряхнет хрустальную пыльцу и улетит. А может, наоборот, не хотела разрушить призрачное видение, прикоснувшись к безжизненному стеклу.

В дом вошла тишина. Яркие блики разбежались с отливавших горячим медом волос, оттолкнулись от стен и растворились в воздухе. Коснувшись замершего полупрозрачного крыла, последний луч исчез, вернувшись в сад, и гладил там теплой ладонью стволы яблонь. Только дыхание задремавшей у стола травницы заполняло сонными видениями притихший дом.

Свет хлынул со всех сторон, и нас окружили люди. У стоявших в первом ряду были мечи, в отдалении доставали стрелы из кожаных колчанов лучники. Мне неожиданно стало весело. Всегда мечтал пострелять из лука. Да, я знаю, глупо.

Конвоир, теперь, наверно, его так его надо называть, отпустил мою руку. Он шел не спеша, так что я больше не отставал и даже мог полюбоваться окрестностями. Во-первых, вокруг было полно людей, во-вторых, все были с ушами. В смысле, с такими же необычными и самыми разными. Я сначала пытался проводить аналогии, но потом запутался. Так что генной мутацией оказался я. На меня пялились во все глаза, пытались загородить собой детишек и шушукались, когда мы проходили мимо. Довольно громко, надо сказать. Кто-то даже выпал из общего строя любопытствующих, но быстро ретировался в шуршаще-разглядывающую массу.