И хорошо, что до меня дошло: светящиеся шнурки – для малышей и девочек, так что ничего страшного, просто папу было жалко. Всё-таки изобретать такие шнурки на два дня очень обидно.

А бабушка всё продолжала вспоминать маленького папу:

– Да, сынок, а свою первую картошку ты пожарил, когда прогулял математику в третьем классе. Решил сделать мне приятное, и я это до сих пор помню.

Что?! Папа прогулял математику? В это я точно не поверю. Папа даже во сне решит любую задачу по математике – зачем ему было прогуливать?

– У меня тогда живот разболелся, это помню, – сказал папа. – А вот пришитых перчаток точно не было, у меня детские воспоминания с пяти лет.

– Бабушка, а шапки тоже пришивала? – вернул я бабушку в «папину» тему.

Уж лучше про маленького папу поговорить, чем про моё будущее: надо спортом заняться, программированием, английским и немецким. А ещё лучше китайским. Когда мои родители заговорили про это, я принёс им из комнаты атлас и предложил:

– Да чего мелочиться! Давайте выбирать ещё. Вон сколько стран. Может, мне выучить антарктический язык? А что, Антарктида большая, не с людьми, так с пингвинами буду разговаривать.

– Это не страна, а материк, – хором ответили родители, – и вообще, твою бы сообразительность да в хорошее дело!

Поэтому я решил свернуть в разговоре на шапки. А то не день рождения, а конференция «Двадцать первый век – век будущего Льва Лучика».

Да, моя фамилия Лучик. Из-за этого меня в школе многие называют Солнышкиным. А другие называют меня Профессор Лучик. Всё из-за того, что я в животных и растениях разбираюсь. Папа говорит, что они ещё глупые и ничего не понимают в фамилиях. И сказал, что про нашу фамилию известно с восемнадцатого века.

«Мои любимые Лучики!» – говорит нам с папой мама. Ещё один наш Лучик – мой старший брат Даня – учится в университете на первом курсе. Он не смог приехать на мой день рождения, потому что у него в субботу «четыре пары» и он готов застрелиться от такой нагрузки.

А прошлой зимой я с ещё одним Лучиком познакомился.

Однажды я плёлся домой, и было уже поздно, потому что стемнело, а я всё никак не мог дойти до своего подъезда. Как вдруг строгий мужской голос сзади позвал:

– Лучик! Лучик! Ты куда?

Я замер. Ну, думаю, кто ж это меня вычислил? Кто за мной следил? И откуда он знает мою фамилию? Я решил не оглядываться и не сдаваться просто так. Тем более, в целях безопасности с незнакомыми людьми можно было не разговаривать.

Мои ноги стали тяжёлыми, а в голове сделалось горячо, как будто в ней заварили чай. Тут строгий голос вдруг обрадовался:

– Ах ты, маленький негодник, чего опять унюхал?

Ну, думаю, это уже оскорбление. Так меня ещё никто не называл. И нюхать я ничего не нюхал, шёл себе спокойно, до подъезда тридцать пять шагов оставалось. Я не выдержал и оглянулся. То ли дяденька, то ли дедушка в смешной шапке с помпоном прицеплял поводок к маленькой собачке. Эта собачка скакала как ненормальная, и дяденька-дедушка никак не мог её пристегнуть и всё время кряхтел. Так я и познакомился с Лучиком и его хозяином.

Ой, опять я отвлёкся. Меня хлебом не корми, дай поотвлекаться!

В общем, когда я спросил, пришивала ли бабушка маленькому папе шапки, мама шутя погрозила мне пальцем и засмеялась. Я очень люблю, когда она смеётся, потому что от её смеха я сам ещё больше смеюсь. Рассмешить маму – задача не для дураков. Нет, с одной стороны, когда я изображал кофемашину и выдувал из трубочки какао (кофе мне ещё рано), а потом делал пузырьковую пену – она очень смеялась. А с другой – когда я шарахнул стакан с кофе-какао на стол, сами понимаете, смех прекратился. И весёлая мама прекратилась, и наступили «суровые будни», как любит говорить мой дедушка. Сейчас он сидел в кресле и смотрел хоккей. Наша семья знает, что его нельзя дёргать в это время, «это свято», как говорит бабушка. Время от времени он срывался с кресла к телевизору, чтобы сделать очередную попытку телепортироваться на лёд и выхватить клюшку у того, кто «тормозит».

– Будешь тортик, милый? – нежно спросила бабушка, предусмотрительно держась на безопасном расстоянии. Вдруг у него сейчас в руках виртуальная клюшка?

– Вера! Вера! – шёпотом закричал дедушка. – Какой тортик? Нашим ещё три минуты играть с тремя полевыми!

Мой дедушка – геолог и собиратель камней. У них дома сто шкафов. Половина с книгами, а половина с камнями и минералами. «Будешь наследником моего богатства, Лёва», – часто приговаривает дедушка. Я камни-то люблю и головой киваю, но зверей разных больше люблю. И никакой я не царь зверей, как говорят разные люди, когда узнают, как меня зовут.

Мама и папа могли бы и посоветоваться со мной, когда придумывали мне «Льва».

– Мы хотели, чтобы у тебя было редкое и незамыленное имя! – уверяли родители. Как будто остальные имена в мыльной пене.

Тем более что я знаю ещё одного Лёву. Табуреткина. И как его угораздило назваться моим именем? Он до сих пор ест свои засохшие сопли и издевается над божьими коровками. Принёс сегодня в класс банку с ними и заявил, что ставит эксперимент: перезимуют они у него в банке или нет. Он им огрызок яблочный засунул туда на всю зиму. Я согласен, что лезть в чужой рюкзак нельзя. Но Табуреткин даже не застегнул молнию на нём. И когда он понёсся в школьную столовую, я вытащил банку, быстро спустился в школьный двор и выпустил коровок под куст шиповника. Пусть спокойно делают себе спальные места на зиму, весной им много работы предстоит. С вредителями бороться. И с Табуреткиным весной пусть борются. Кинут клич всем божьим коровкам мира, они соберутся в миллионную стаю жесткокрылых и в один прекрасный день залетят в открытое окно к Табуреткину с гигантской банкой и скажут: «Ну что, Табуреткин? Перезимуешь в банке? С одним огрызком?»