Я повернулся, чтобы услышать знакомый голос Лирики, и замер. Комната вдруг стала маленькой и тихой. Музыка и разговоры теперь были приглушенным шумом. Она осветлила свои иссиня-черные волосы до каштанового цвета, и они спадали на ее обнаженное плечо длинными, свободными волнами. На ней было платье в пол, без бретелек, цвета шампанского, из атласа, которое плотно облегало все ее изгибы. Оно опускалось в небольшую ложбинку между ее грудями, приподнимая их и обхватывая, как руки любовника. Я искал заметные очертания трусиков там, где ткань прилегала к ее стройным бедрам, и тяжело сглотнул, когда не нашел их. Я перевел взгляд на тонкую линию ключиц, обнаженные плечи, колонну шеи, неторопливо прощупывая каждый сантиметр глазами, как это делают кончики пальцев.

Черт. Это было похоже на то, как если бы я увидел ее — на самом деле увидел ее — впервые без повязок. Я видел ее так, как мужчина видит женщину. Женщину, ради которой он убивал, проливал кровь, давал обет.

Кровь запульсировала во мне, прямо к члену. Она была восхитительна. Я прикасался к этой женщине. Пробовал ее на вкус. Был внутри нее. Но тогда я был слишком ебанутым, чтобы понять, какой это был идеальный подарок.

Господи, Грей. Контролируй это.

Моя решимость была твердой в течение многих лет. Всегда была постоянная тяга, потребность, боль. Она появилась в тот момент, когда я увидел ее в Убежище. Но я справился с этим. Когда я сидел на полу и читал ей, пока она купалась, я контролировал это. Несмотря на то, что смотреть на нее мне было чертовски тяжело. Я говорил себе, что это неправильно, неправильно для нее, неправильно для меня, неправильно для нас.

То, что было у нас с Лирикой, никогда не было сексуальным. Это было интуитивно. Это было эмоционально. Но никогда сексуальным.

Это было тогда.

Теперь я стоял здесь, не имея никаких обязательств ни перед Сэди, ни перед Линкольном, и впитывал каждый дюйм ее тела, как человек, потерявшийся в пустыне.

Линкольн стоял рядом с ней, одетый во все черное. Рукава его рубашки были закатаны, обнажая его татуировки. Если бы внешность могла убивать, он был бы моим наемным убийцей.

Чендлер сделал длинный глоток пива, наблюдая, как мы стреляем друг в друга кинжалами.

— Почему бы тебе просто не помочиться на нее? Господи Иисусе.

— Потому что это испортит мое платье? — Лирика ответила с ухмылкой.

Вот она.

Чендлер закатил глаза и ушел.

Я не мог остановить улыбку, которая вырвалась на свободу.

— Он приспосабливается к королевской жизни.

Лирика рассмеялась.

— Я думаю, королевской жизни придется приспосабливаться к нему.

— Ты справилась с этим, — сказал я, вспоминая, как она легко переходила от джинсов к вечернему платью.

Ее глаза заплясали по комнате.

— Я их всех одурачила, — ее голос был тихим, как будто она делилась секретом.

Линкольн сжал челюсти.

— Как долго еще вам двоим придется играть в дом?

— Я работаю над этим, — я не работал. Во всяком случае, не юридически. Я задал тон для правдоподобия, но еще не приступил к оформлению документов. Теперь, когда я увидел ее здесь, выглядящую соответствующим образом, источающую элегантность и чувственность, мне снова захотелось встать и заявить на нее права. Пресса была здесь, наблюдала, сообщала о каждом шаге каждого важного человека. Это было бы нетрудно. Все, что потребуется, это одно прикосновение. Поцелуй в висок.

— Работай, блядь, усерднее, — процедил Линкольн сквозь стиснутые зубы.

Лирика смотрела на него, не прикасаясь к нему, прекрасно играя свою роль. Она тоже видела их здесь.

— Линк, ты можешь дать нам минутку?

Он уставился на нее, словно желая, чтобы она передумала. Она смотрела в ответ, не отрываясь. Он бросил на меня последний взгляд, а затем пошел в сторону, где Чендлер пошел поговорить с Лео.

Ее плечи расслабились, она выдохнула и повернулась ко мне лицом.

— Сожалею о нем.

От ее слов у меня защемило в груди.

— Его поведение — не твоя ответственность, — я приподнял ее подбородок указательным пальцем. — Ты прекрасно выглядишь, Лирика, — я улыбнулся, позволив своему прикосновению задержаться на ее коже на несколько секунд, прежде чем опустить руку на бок. — Миссис Мактавиш гордилась бы тобой.

— Я скучаю по ней, — она слегка наклонила голову, словно вызывая в памяти воспоминания. — И по Сэму. Мой шеф-повар.

— Они тоже скучают по тебе.

Она вздохнула и выпрямилась.

— Я скучаю по библиотеке. Боже, как я скучаю по библиотеке. Клянусь, даже после четырех лет там осталось столько книг, которые я так и не прочитала.

Где бы она ни была, я бы построил ей библиотеку. Я вспомнил все те ночи, когда я приходил домой и находил ее спящей на одном из диванов, я накрывал ее одеялом и смотрел на ее сны.

Ее губы разошлись в возбужденном «О», и все, о чем я мог думать, это о том, как они обвиваются вокруг моего члена. Господи, Грей. Какого хрена?