– Я и Еву видела! – тут же вмешалась почувствовавшая вкус внимания Марта. – Вот как вижу сейчас глухую Зельду. Грудь у нашей Евы вот! – Марта оттопырила вперёд два локтя. – А задница, как два пивных бочонка! А теперь посмотрите на эту ощипанную курицу! Да наш фюрер с такой даже не сел бы на одном поле срать!

Ответом ей был взрыв хохота. Ева покраснела, её губы задрожали, она посмотрела на Гитлера, но тот тоже был в растерянности. И тогда он сделал последнюю попытку. Вспомнив, какое впечатление произвели на него слова Фегелейна, Гитлер решил зачаровать ими и своих немцев.

– Здесь, в Хаймате! – попытался он перекричать толпу. – В море огня и лавы рождается новая история! Из рек металла поднимается новорожденный Рейх! Я прежде вёл вас к величию Германии, поведу и сейчас!

И вдруг толпа замолчала. Гитлер обрадовался, что это реакция на его слова, но быстро понял, что ошибся. Народ на площади обернулся и торопливо расступился. Прихрамывая и опираясь на заботливо подставленные руки, в центр вышел немец в форме штандартенфюрера СС, с ярко-красным шрамом от лба до подбородка. Чувствовалось, что народ питает к нему глубокое уважение. В руках эсэсовца Гитлер увидел собственную знаменитую фотографию личного фотографа Вальтера Френца, на которой он был изображён в полупрофиль, в генеральской фуражке и кожаном плаще. Фотография была в дорогой портретной рамке и с алыми бумажными цветами по углам. Штандартенфюрер остановился и поднял над головой портрет. Речь его была короткой, но эффектной:

– Вот наш фюрер! А этих гоните прочь!

После своих слов, он наклонился, подбирая камень. От возмущения Ева едва не задохнулась. Она заметила, что Борман наконец-то соизволил выбраться из автомобиля и, надеясь на долгожданную помощь, протянула к нему руки, но партайгеноссе схватил её за локоть и, не церемонясь, втолкнул в машину. То же он проделал с Гитлером.

– Мы должны срочно уехать, – объяснил он, кивнув водителю.

– Мартин, кого вы мне собрали? Кто эти люди? Что происходит? – спросил ошеломлённый Гитлер.

– Вы сами всё видели. Для них Гитлер – это тот, который на портрете, икона, имя, святой образ. Только тот, и другого они не примут. Пытаться их переубедить – святотатство! Ещё немного, и они разорвали бы нас на части.

– Но как они могли? – уронила в ладони лицо Ева. – Как они могли? Почему вы ничего им не сказали?

– Толпа слышит только себя, – улыбнулся Борман. – А спорить с ней глупо и бессмысленно. Скоро я пришлю за вами самолёт. Забудьте обо всём и улетайте. Обещаю, я сделаю всё, чтобы сделать вашу жизнь безбедной и счастливой. И помните об обещанном мною поваре. Я отправлю её к вам на ранчо вместе с самолётом.

На окнах висят бордовые шторы из необработанного шёлка, давно выцветшие, хотя когда-то они явно стоили немалых денег. Небольшой домик, такой же полинявший, как и шторы, кажется зелёным холмом у склона горы. Его стены увиты плющом до самой крыши, он скрывает от посторонних глаз и двери, и окна. Побеги плюща увивают и террасу, и со стороны кажется, что на неё накинули рыжую паутину ажурного покрывала. Клим сидит в плетёном кресле и, боясь спугнуть звенящую тишину, смотрит перед собой, на руки собеседника. С Сергеем Ильичом произошли разительные перемены. В костюме, с тростью, в строгой чёрной шляпе – в первую их встречу он показался Климу суровым чиновником из не менее сурового государственного учреждения. Таких Клим помнил по детдому. Они всегда приезжали неожиданно, и всегда казавшийся бесстрашным директор Данил Иванович перед ними вдруг начинал пасовать и говорить дрожащим голосом. Однако стоило Сергею Ильичу оказаться дома, и суровый чиновник превратился в добрейшего хозяина, с не сходящей с лица молчаливой улыбкой. Поначалу Клим не смог скрыть растерянности от такой перемены. Тогда, заметив его удивление, Ольга Павловна доверительно взяла его под руку и шепнула на ухо:

– Климушка, Сергей Ильич кажется лордом лишь тем, кто не знает, что этот костюм у него единственный. Он прекрасный человек, и вы очень скоро в этом убедитесь.

Так и случилось. Теперь у сидевшего напротив Сергея Ильича шляпа не скрывала седину, а синяя фланелевая рубашка лишь подчёркивала потрёпанное суровой жизнью лицо. Спустя три дня Клим знал о чете Милодановичей почти всё. Он – в прошлом царский офицер, она – выпускница последнего предреволюционного выпуска Смольного института благородных девиц. Об их знакомстве Ольга Павловна рассказала взахлёб в первый же вечер, на этой самой террасе, при свете керосиновой лампы и полной луны. На столе стояло блюдо с пирожками, начиненными мясом курицы и оливками, и полным кувшином свежевыжатого апельсинового сока. Клим слушал и представлял себе бравого офицера с золотыми эполетами, с шашкой на боку и в строго по уставу надвинутой на лоб фуражке.

– Нас представил друг другу сам генерал Маннергейм! – весело щебетала Ольга Павловна, подкладывая Климу очередной пирожок.

Она была в восторге от его аппетита, а ещё у неё сохранился удивительно звонкий девичий голос.

– Сергей Ильич был офицером его штаба. Скажу вам по секрету, Клим, – Ольга Павловна заговорчески приложила к губам палец. – Сергей Ильич участвовал вместе с Густавом Маннергеймом в его секретной разведывательной экспедиции в западный Китай, а потому пользовался его особым доверием. И вот представьте, Климушка, я с сёстрами на балу у княгини Волконской, звучит Штраус, и вдруг ко мне подходит генерал. Я, конечно, до этого ловила на себе смущённые взгляды Сергея Ильича, но сам он никак не решался подойти. Тогда это сделал Маннергейм. Генерал подвёл его ко мне и громовым голосом произнёс, словно командовал парадом: «Позвольте представить вам капитана Милодановича! Мадемуазель, сей офицер блестяще окончил артиллерийскую академию, однако, грубоват, маловоспитан, но честен до неприличия! И если вы соизволите подарить ему танец, взамен получите бесстрашное благородное сердце!» Генерал не обманул. Это сердце греет меня и по сей день.

От этих слов грубая кожа на лице Сергея Ильича зарделась юношеским румянцем. Он смущённо потупил взгляд, затем благодушно обернулся, словно речь шла совсем не о нём, и не произнёс ни слова. Он вообще очень много молчал. Если говорил, то только по делу. Ради колебания воздуха, лирики или пустого поддержания разговора – ни одного слова. Молчание его не тяготило. Сергей Ильич работал в порту консультантом-инспектором по безопасности, и о работе тоже предпочитал не распространяться. Но сегодня утром ему удалось удивить Клима ещё раз. Услышать из его уст рассуждение о природе – это уже было что-то из ряда вон.