– Послушай, я же Ритке продала костюм голубой, мне не подошел, достал Андрей через связи, польский, модный с белой окантовкой…

– Неужели она?

– Не может быть…

– Врете вы всё! – закричал Сашка, слезы хлынули из его глаз, кулаки сами собой сжались…

– Что ты, Сашок? – спросилала бабушка, – О чем это ты?

– Я все слышал, это не мама…

– Конечно, нет,– бабушка старалась говорить мягким успокаивающим голосом, – Ты что– то не так услышал. Все хорошо, иди ко мне,– она раскрыла руки, обняла его и стала гладить по спине.

Сашка еще сильнее разрыдался в ее объятиях. От бабушки всегда исходил тонкий, сладкий аромат, свойственный только ей, он успокаивал его, и голос ее, и нежность с которой она говорила, произвели свое действие.

«Конечно, неправда, – думал он, – не может этого быть».

И вдруг вспомнилась зима, машина дяди Степана, мамин шарфик, и дикая боль, пережитая им в тот вечер, снова пронзила его сердце.

– Нет, это была она, я все понимаю. Этот шарфик, этот костюм, это она.– И он зарыдал еще сильней.

Бабушка растерялась.

– Какой шарфик? – спросила она.

– Мамин шарфик в машине дяди Степана зимой. Они потом ругались с папой долго, – начал он сбивчиво говорить сквозь слезы. Тётя Анна с бабушкой переглянулись.

«Да, вот тебе и женщина».– Подумали обе одновременно.

Вечером бабушка рассказала все деду, они сидели вдвоем на кухне.

– Что будет, Аполлинарий? – спрашивала Калерия Ивановна,

– Что будем делать, говорить Алевтине или нет?

– Да, дела, – хмурился дед.

И никто из них не знал, что Сашка за дверью и опять все слышит.

Но всё тайное, так или иначе, становится явным.

Отец приходил домой пьяным каждый вечер, кричал от бессилия, боли и обиды. Доставал мамины письма,

– Ты же писала, ты любила меня, обещала всегда любить…

Мама иногда молчала, иногда тоже начинала кричать,

– Ты растоптал мою любовь! Ты сам виноват! Любовь кончается, нужно уважение.

– А– а– а, его ты уважаешь, да?

Сашка затыкал уши:

« Если есть ад,– думал он, – может ли там быть хуже? Мы в аду, все плохо, все».

Вскоре начался развод родителей, их не хотели разводить из– за него, из– за Сашки.

Это было очень больно – присутствовать на суде, где чужие люди пытались разобраться в отношениях родителей, где задавались такие вопросы, которые никого не касались, кроме них.

Сашка был ребенком, но понимал, что это все неправильно. Так быть не должно. Родители должны быть вместе. Но вместе они не остались.

Мама забрала его с собой к своим родителям. Туда приезжал дядя Степан.

***

Однажды Сашка с мамой гуляли в парке, стоял теплый день. Недавно прошел дождь, и от сосен исходил мягкий хвойный аромат. Щебетали птицы. Солнечные лучи пробивались сквозь ветви. Было так хорошо…

Сашка рассказывал маме о своих школьных друзьях, о том, какие оценки он получил за последние контрольные.

И вдруг мама сказала:

– Хочешь, дядя Степан будет твоим папой?

– У меня есть папа,– сказал он, и все хорошее впечатление от этого дня померкло.

Этого он никак не ожидал, надеялся, что родители помирятся рано или поздно, не смотря ни на что.

– Но папа, ты же сам видишь, пьет, ругается…

– А я его люблю, он не всегда пьет. А дядя Степан – он гадкий, он на жабу похож. И врет всегда. Все, что обещает, не делает. И он чужой, он не наш.

Как он хотел в этот момент убежать от мамы, куда глаза глядят.

Он всегда думал над этим выражением «Куда глаза глядят», не понимая до конца, что оно обозначает. А сейчас понял. Но не убежал.

Домой возвращались молча. Сашка тупо смотрел в окно троллейбуса всю дорогу и с мамой не разговаривал.

***

– Покупает Сашку клюшками да велосипедом,– жаловалась мама бабе Дарье, своей матери.

– Ничего, ты же мать.

Баба Дарья не любила Сашкиного отца, да и семью его тоже.

Считала их заносчивыми. Бабу Калерию недалекой провинциалкой.

Она и в Сашке видела черты зятя и как не старалась, но теплых чувств не испытывала к внуку.

Баба Дарья была всегда строга с Сашкой, и со многими другими людьми. Она была медиком, и ей приходилось быть строгой с пациентами.