Хотя основатели мелких предприятий не могли получать большого дивиденда за свой пай (всего 8%), а накопления направлялись в неделимый фонд, стимулы для предпринимательской активности все же были значительными: как правило, основатели фирмы занимали в ней руководящие посты и оказывали решающее влияние на ее хозяйственную политику. Малые предприятия в 1967–1973 гг. способствовали созданию более жесткой экономической среды.

Хозяйственная реформа и рост самостоятельности предприятий усилили политический вес управленческой прослойки и привели к открытому конфликту между «бизнесменами» и «политиками». Партийный аппарат после осуществления конституционных изменений лишился каких бы то ни было рычагов управления производством. В своем большинстве менеджеры были членами СКЮ, однако провозглашалась политика невмешательства партийных органов в хозяйственную жизнь, а сами предприятия теперь могли игнорировать решения парткомов.

В 1968 г. начинается ожесточенная публичная полемика между «политиками» и «бизнесменами». Основные упреки со стороны партаппарата касались извращений социалистического самоуправления, ограничения прав трудовых коллективов. Попытки организации рациональной экономики характеризовались как «вторжение мелкобуржуазной ментальности» [Sirc, 1979, р. 188]. «Бизнесмены», в свою очередь, обвиняли политиков в некомпетентном вмешательстве в экономику, в «этатизме».

Спор этот имел чисто академический характер, пока партаппарат не выдвинул основной аргумент о «нетрудовых сверхдоходах менеджеров». Это, разумеется, было дезинформацией, поскольку различия в оплате труда между административным персоналом и рядовыми работниками были небольшими (2,5:1) и значительно отставали от соответствующего показателя как в промышленно развитых странах, так и в Восточной Европе.

Но как бы то ни было, тезис о «сверхдоходах» получил отклик в народных массах, и были созданы комиссии по анализу источников доходов. Директора превратились в «квазикапиталистов», престиж директорского кресла упал так низко, что в 1967–1970 гг. стало трудно найти замену ушедшему руководителю. Тито и другим лидерам Югославии пришлось выступать с публичными заявлениями в защиту директоров и о вреде уравниловки.

Таким образом, в 1969–1971 гг. конфликт между партаппаратом и «технократией» проявился вполне отчетливо. Этот конфликт не вел сам по себе к свертыванию реформы, поскольку в силу ряда причин в верхних эшелонах власти господствовали либералы.

Борьба между консервативным и либеральным течениями в партии началась еще на VII съезде СКЮ в Любляне в I958 г., на котором была принята программа СКЮ, подтвердившая курс VI съезда 1952 г. (невмешательство партии в государственное управление; сохранение за партией выработки идеологии и определение стратегических направлений общественного развития).

Первая попытка консерваторов взять реванш связана с неудачной реформой 1961 г. В 1962 г. зафиксирован консервативный «всплеск», который был быстро блокирован либералами при поддержке профсоюзов, активизировавших к тому времени свою деятельность. Профсоюзы, настаивавшие на отмене ограничений оплаты труда, были инициаторами реформы 1961 г. и оказали существенную поддержку реформе 1965 г. Таким образом, первый раунд был за либералами.

Вторая волна либерализации связана со смещением А. Ранковича в 1966 г. А. Ранкович и его Служба безопасности (УДБА) выглядели анахронизмом в реформируемой Югославии, а преобладание в УДБА сербов крайне раздражало все республики. В 1963 г. в СФРЮ была введена должность вице-президента для Ранковича, который уже рассматривал себя в качестве преемника Тито. Тито, по всей видимости, опасался «нетерпения» Ранковича. Поводом для его смещения стали обнаруженные в резиденции Тито микрофоны УДБА. Ранкович был смещен, а Служба безопасности оказалась под контролем СКЮ. Полностью сменилось также руководство Сербии, все важнейшие посты в котором заняли либералы.

В Хорватии высшее руководство также было радикально- или умеренно-реформистским. Таким образом, ключевые посты в двух крупнейших республиках занимали либералы. В других республиках у либералов также были сильные позиции.

Картина была бы неполной, если бы мы не упомянули о третьем течении: нерыночном, нецентралистском. Оно выступало за децентрализацию, но против развития рыночных отношений, которые им воспринимались как возврат к капитализму. Это так называемый неомарксизм, который собрал вокруг себя лучших молодых социологов Югославии, сгруппировавшихся вокруг журнала «Праксис».

Идеи «нерыночного самоуправления при социализме» разделялись и студенчеством (крайне активным в 1968–1971 гг.), и рабочим классом. Однако организационно это движение не было оформлено и не имело серьезной поддержки в аппарате. Многие идеи неомарксистов использовались впоследствии в конституционной реформе 1974 г.

При описании кризиса 1969–1971 гг. многие исследователи экономики Югославии указывают на ухудшение экономической конъюнктуры в 1970–1971 гг. как на составную часть кризиса [Jambrek, р. 179–238]. Это соображение представляется довольно сомнительным: уровень безработицы – важнейший показатель кризисного развития – упал от 327 тыс. человек в 1968 г. до 290 тыс. человек в 1971 г. Правда, за это время число югославов, работающих за рубежом, увеличилось с 350 тыс. до 800 тыс. человек, но те, кто уехал за границу, и их семьи жили совсем неплохо и не проявляли недовольства. Отъезд югославов (особенно хорватов) за рубеж представлял проблему скорее для политического руководства. Ни по темпу роста доходов, ни по темпам инфляции эти годы существенно не отличались от предшествующих.