Дирк отлично знал, что Терен и Скиф решили потихоньку за ним присматривать, ничуть не поверив его уверениям, что он здоров. Его это не заботило. Ради того, чтобы не остаться дома, он был готов на что угодно — даже стерпеть чужую опеку.

Но характер предстоящей поездки Дирк оценил верно — она обещала быть легкой: самым волнующим событием предстояло стать встрече с Тэлией или Крисом на Границе. Почетный караул из Герольдов являлся скорее данью традиции, чем средством предосторожности перед лицом предполагаемой опасности. В конце концов, Алессандар зарекомендовал себя надежным союзником и верным другом Вальдемара, и вероятность того, что с Селенэй и Элспет случится что-то дурное в Хардорне, была не выше, чем в их собственной столице. Дирк считал, что с ними он будет в такой же безопасности, как в собственной постели.

Имелись у Дирка и другие причины стремиться ехать с остальными, хотя он и не хотел поверить их никому другому. Вынужденная праздность предоставила ему уйму времени для размышлений, и Дирк начал задаваться вопросом, не ошибся ли он в своих предположениях о связи между Тэлией и Крисом. Хотя полностью Крис не самоустранился, он редко, а может, и вообще не оставался с Тэлией наедине с тех пор, как они вернулись из поля. Напротив, он закрутил короткий роман с Нессой, после чего вернулся к своим прежним полумонашеским привычкам. Тэлия тоже не искала встреч с Крисом. Дирк знал все это наверняка, поскольку как одержимый следил за их местонахождением и передвижениями. Сейчас, по прошествии времени, многочисленные дифирамбы Криса в адрес Личного Герольда Королевы казались ему похожими не столько на речи влюбленного, превозносящего свою возлюбленную, сколько на увещевания конского барышника, пытающегося уломать привередливого покупателя! А человек, чьего общества Тэлия действительно искала, ее старательно избегал — и им был сам Дирк.

Потом еще тот странный случай с Керен, сразу после того, как он чуть не грохнулся. Она прорвалась сквозь заслон Целителей в то утро, когда уехали Крис с Тэлией, а Дирк все еще лежал в жару и с затуманенной головой, и прочла ему страстную проповедь, которую он почти не помнил. Последнее доводило Дирка до бешенства, ибо он сильно подозревал, что Керен говорила что-то важное, но не мог собраться с духом, чтобы подойти к ней и прямо спросить, насчет чего, собственно, она так разорялась. Но если смутные воспоминания, которые у него все же сохранились, не обманывали — что вполне возможно — Керен упоминала любовь-судьбу, и неоднократно. И довольно пространно объясняла, какой он идиот и как мучает Тэлию.

Помимо того, Дирку несколько раз снились очень страшные сны, которые, как ему казалось, нельзя было полностью приписать лихорадке, и с той самой минуты, как он узнал о том, что Крис с Тэлией уехали, не оставляло чувство тревоги, связанное со всем нынешним предприятием. Если что-то пойдет не так, как надо, Дирк хотел узнать об этом из первых рук. И еще хотел иметь возможность что-то предпринять, а не просто сидеть и гадать, что происходит; хотя, учитывая, в какой плохой форме он находится, Дирк сомневался, что способен на многое.

Формально он все еще считался больным, поэтому его отправили в хвост кавалькады, перед самым обозом, на пару со Скифом охранять Элспет. Спутница Скифа, Симри, ожеребилась в начале весны, и малыш едва подрос настолько, чтобы его взяли в путешествие.

Элспет нервничала, и Дирк подозревал, что они со Скифом — самая подходящая компания для юной наследницы: шалости отпрыска Симри и непринужденная болтовня бывшего вора поднимали ей настроение, а Дирк с огромной охотой говорил на тему, которая всецело занимала мысли Элспет и наполняла ее чувством вины — о Тэлии.

Селенэй передала Элспет записку Тэлии, когда наследница, тщетно поискав повсюду Личного Герольда Королевы, в конце концов осведомилась у матери, что та с ней сотворила. Элспет с искренним раскаянием вспомнила свое обещание, данное много лет назад, почти сразу после того, когда Тэлия повернулась к ней спиной и уехала. «Я никогда не разозлюсь на тебя, — поклялась она когда-то, — что бы ты мне ни сказала, если только, спокойно все обдумав, не решу, что ты сказала не правду».

А многое из того, что Тэлия сказала ей в ту ночь, было пусть горькой, но правдой. Элспет действительно думала только о собственных желаниях и удовольствиях. Она ни разу не взглянула на свой «роман» более широко.

Предательство несостоявшегося любовника причинило ей боль — но гораздо меньшую, чем мысль о том, что, нарушив обещание, она оттолкнула от себя подругу, которая по-настоящему любила ее. Тэлия наговорила ей гадостей, но отнюдь не незаслуженно… а Элспет сказала немало резкостей и гадостей в ответ.

Если уж посмотреть правде в глаза, то Элспет — хотя воспоминание об этом вызывало у нее еще больший стыд — первой начала обзываться. Сейчас, прочтя записку, она отчаянно хотела извиниться и объяснить свое поведение, вернуть близость, что существовала между ними до отъезда Тэлии в поле. Раскаяние девочки было неподдельным, и ей постоянно хотелось с кем-то поговорить о случившемся между ней и Личным Герольдом Королевы.

В лице Дирка она нашла благодарного слушателя, который, похоже, никогда не уставал от ее бесконечных рассуждений.

Постепенно чувство вины немного притупилось благодаря тому, что Элспет смогла как следует выговориться, и стало не таким нестерпимым.

Но все равно не оставляло ее до конца.

— Мечтаешь, юная барышня?

Вкрадчивый, хорошо поставленный голос вырвал Элспет из глубокого раздумья.

— Я не мечтаю, — поправила она лорда Орталлена с легким холодцом в голосе, — Я думаю.