Не дай Бог оказаться кому-нибудь в такой ситуации. Недаром море предупреждает горячие головы красными буйками. А ещё я подумал, что семья – это как лодка, плывущая по штормовому морю. Если кто-то один из двоих начнёт совершать неверные, резкие движения, то лодка начнёт тонуть. Везде важен баланс. Я очень надеялся, что завтра для нас двоих, возможно, наступит самый решающий день.

И Море, и Проза, и Гомер – всё движется любовью.

Я родился и крестился в городе акварельных красок и лазурного моря. В одном из самых старейших приморских городков – крепостей жаркого и райского Крыма, Феодосии. Старый град, восседал некогда на шёлковом пути в Рим, и на хлопковом – в обратном направлении – в Китай, а также, рядом проходил торговый путь – «Из варяг в греки». Это был очень крупный город по тем временам.

Некогда, двадцать шесть веков назад, греки из Милеты потерпели кораблекрушение в морском штормящем заливе, там, где кончалась Крымская гряда горбатых гор, слегка поросших зеленью леса.

Моряки с лодки в ужасе наблюдали, как огромный Змей Карадагский взвивался дугой из вод, захватывал очередное барахтающееся тело греческого конкистадора и тащил в синюю холодную пучину, оставляя кровавый след на воде.

Но спасительное подводное холодное течение от святого мыса Ильи быстро выбросило оставшихся в живых мореходцев на тёплый чудо-берег Боспор Киммерийский полуостровной Таврии.

Здесь, у подножья горы Тепе-Оба, похожей на истоптанный башмак, оставшиеся в живых греки заложили град, судьбой им данное место во спасение, и назвали его «Тео досия» – Богом дарованный.

Шли уже пятидесятые годы, переход от горячей к холодной войне, а я лежал в колыбели и громко орал, хотя паника моя была мало обоснована: мир восстановился на долгие годы. И милицейская карьера отца в виноградно-абрикосовой республике надёжно защищала моё безмятежное детство. Но кто его знает, в этой стране даже прошлое непредсказуемо – всё было тогда в руках одного Бога, а им был Иосиф Сталин. После его смерти в марте 1953 года всё перешло в другие руки – Молотова, а затем Хрущёва.

Феодосия – моя приморская малая родина. Я родился и вырос у моря. Почти у всех слово «море» вызывает тёплую волну эмоций – «я еду к морю, я еду к ласковой волне». О, море – мечта любого, кто живёт севернее! Как приятно расслабляет морской прибой с криком чаек.

Мы бегали по пыльным дорогам улицы буквально босиком. Летом вообще не носили обуви, у нас её просто не было. Зимой я носил старые ботинки, донашивая от старшего парнишки соседа, иногда валенки с галошами. В общем, бедность была налицо. Нищета! Иногда мы, с пацанами, мчались сломя голову на мыс Ильи к маяку, на яркий мигающий свет. Он был для нас загадочной точкой притяжения, звал и отталкивал, но всегда являлся ориентиром, чтобы не заблудиться в темноте страшного района Карантин, покрытого тайнами генуэзцев, турок и татар. Здесь несколько веков назад был самый большой рабовладельческий рынок в Европе.

В детстве я жил у воды и знал, что все живые существа вышли давным-давно из моря. Спустя время в процессе эволюции часть млекопитающих вернулась обратно в воду, и они стали дельфинами. Люди же остались жить на земле. Однако дельфины помнят, что они когда-то были людьми, а вот мы забыли, как были дельфинами.

Все мои родственники выходцы из далекой Сибири и Алтая. Они никогда не видели моря, берегов Тавриды, не прикладывали к уху большую ракушку – рапан. Они были во все времена землепашцами. Мне первому из родни довелось в дальнейшем получить приличное образование. Бабушка моя часто говорила:

– Нюхай друг хлебный дух, – поднося краюху свежевыпеченного хлеба к губам, щекам, к носу.

Я с жадностью нюхал, вдыхал, гордился. Когда мы шли с бабушкой в церковь, по просёлочной дороге, она смотрела на копны и стога, улыбалась, и говорила, что если есть хлеб, значит, будем жить.

Но я больше смотрел не на храм, а на библиотеку. Душа совсем не лежала к ремеслу прадедов, во мне зарождался творческий дух.

Детство я провёл в обществе книг. У меня был довольно растительный образ жизни. Я быстро рос, много размышлял и читал.

Соседка, приятная женщина во всех отношениях, очень родственная душа, постоянно подбрасывала мне то, что мне нравилось из чтива, а потом перешла и на классику. Я много читал и делал себе какие-то интересные пометки в тетрадке.

В семь лет я знал философское утверждение, сделанное на латыни Рене Декартом: «Cogito, ergo sum. Когито, эрго сам. Я мыслю, значит, существую». Это фундаментальный элемент рационализма Нового времени. Может быть, поэтому я смог собрать художественно-историческую информацию о нашем поколении, второй половины двадцатого века…