— И ты. До вечера? — ловлю ее за запястье за секунду до того, как уйдет.

— Да, до вечера, — кивает и торопливо сбегает.

Провожаю взглядом до входа в здание и трогаюсь с места. Но не в отдел. Сегодня у меня программа поинтереснее. Сам генерал Трофимов пожелал меня увидеть. Не официально, но очень просил заехать. Опять будет нагибать. Все никак не успокоится. Но отказать не могу. Тупо нет повода. Да и смысл скрываться? Мне бояться нечего.

Поднимаюсь по широкой лестнице, киваю секретарю и без стука открываю дверь.

— Товарищ генерал, разрешите?

— Макс, не паясничай, — отец раздраженно закатывает глаза.

Вхожу в кабинет. Прикрываю за собой дверь и прохожу к столу.

— Зачем звал? — сухо интересуюсь и опускаюсь в одно из свободных кресел.

Вытягиваю ноги и закидываю руки за голову.

— У тебя все хорошо? — внимательный взгляд генерала придирчиво изучает меня.

— Все просто отлично, — веду плечами, скидывая это неприятное ощущение. — С каких пор тебя интересует моя жизнь?

Отец не отвечает.

— Служебное расследование по твоему делу закончилось.

— Что там? — вопросительно дергаю бровью.

— Обязательно было убивать сына генерала? — рычит раздраженно.

— Я убивал не сына генерала, а гребаного маньяка-педофила, — зло припечатываю ладонь к столу и подаюсь вперед, чтобы смотреть отцу в глаза.

— Ты же не наемник, а опер! — возмущается он. — Можно же было просто задержать!

— Чтобы его опять отмазали? — криво усмехаюсь я и стискиваю кулаки, невольно вспоминая того ублюдка. — Что с тобой, отец? Неужели все атрофировалось? У тебя же дочь есть, а если бы он ее поймал?

— Ну ладно-ладно, все… — он неожиданно смягчается. Достает из ящика папку и кидает на стол передо мной. — Вот. Дело закрыто, нарушения не выявлены.

— Даже так? — удивленно округляю глаза и придвигаю к себе папку.

Листаю материалы дела, не особо вникая в подробности. Я ожидал большие проблемы, но отделался легким испугом. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, кто помог все разрулить.

— Генерал Хлебанин отправлен в отставку, — сухо отзывается отец.

— А ты? — поднимаю на него глаза.

С детства ненавижу это мерзкое ощущение, когда кругом виноват, хотя по факту моя вина лишь в том, что я родился на свет. Даже сейчас я не просил отца за меня вступаться. Это было его решение, которое могло стоить ему карьеры.

— Отделался выговором, — хмыкает генерал и расплывается в усмешке. — Хотя знаешь, в морду я ему все-таки дал.

— За что? — довольно ухмыляюсь. Хоть небольшая, но все же компенсация.

— За дело, — отец откидывается на спинку и смотрит на меня. — Знаешь, Максим, а я тобой горжусь.

Чего? Я аж замираю от неожиданности и в растерянности хлопаю ресницами.

— Да-да, именно горжусь, что ты мой сын. Ты не струсил и поступил, как настоящий мужчина.

Сказать, что я в шоке — это ничего не сказать. Столько лет я ждал от него этих слов. Да просто каких-то нормальных слов. Но отец всегда был недоволен. А сейчас мне они не нужны. Только в этот момент я неожиданно для себя понимаю, что мне на самом деле все равно на его мнение. Я вырос. Я стал взрослым и самостоятельным. И больше не хочу ничего никому доказывать.

— Спасибо, — все же протягиваю отцу ладонь, а он пожимает.

Прогиб засчитан. Инцидент считаю исчерпанным.

— Макс, может хватит Марии у тебя гостить?

— Ты думаешь, я ее насильно держу? — хмыкаю я.

— Поговори с ней, — мягко просит генерал. — Мы с матерью все осознали. Пусть возвращается…

Машке все нравится. Но отец прав. Не дело ей жить со мной и Ивой, когда есть родители, которые любят и ждут. Да и своя комната, она гораздо удобнее, чем наша гостиная.

— Хорошо, — киваю с улыбкой. — Я попробую, но не дави на нее, ладно?

— Договорились.

— Я поехал, — поднимаюсь на ноги. — Служба…

Сегодня со средней группой, детками от девяти до тринадцати лет, мы работаем акварельными карандашами. Они сидят на своих местах так, как им удобно. В моем классе можно сидеть на полу или подоконнике, лишь бы это приносило удовольствие. Художника нельзя принуждать к чему-либо, только вдохновлять, и тогда на белом листе появляются по истине «живые» произведения искусства, каждое со своей душой.