Мой непрошеный «спутник» продолжает болтать по телефону, только теперь о рыбе и креветках на каком-то курорте. Хочу повернуться и на этот раз послать его прямым текстом, но я так окоченела, что даже это нехитрое физическое действие занимает какое-то время.

Когда оцениваю расстояние до берега, паника сжимает горло, и кажется, что меня вот-вот смоет обратно. Но разве, не за этим я здесь? Сжимаю под водой кулаки, ненавидя весь этот проклятый мир как никогда сильно.

— Ты не мог бы…! — Собственный голос звучит так тихо, что невольно начинаю сомневаться, действительно ли произнесла это вслух или просто подумала? Не удивительно, что нахал как будто тоже не слышит. Или только делает вид? — Ты не мог бы просто…убраться отсюда?!

Он только немного отодвигает телефон от уха, вопросительно поднимает бровь, но лицо при этом остается абсолютно безэмоциональным, как восковая маска.

Мороз по коже, хотя я так окоченела, стоя в ледяной воде, что вряд ли чувствую хоть какой-то дискомфорт.

— Не интересно при зрителях? — интересуется он.

Странно, но его-то я как раз слышу очень хорошо, хотя он вряд ли поднял голос хоть на полтона.

— Вперед, — он делает приглашающий жест с барского плеча и продолжает разговор.

И снова переключает тему разговора, на этот раз обсуждая сначала шестой пункт договора, потом — седьмой, седьмой точка один, седьмой точка три. На ходу придумывает подходящую формулировку. Сухо и четко. И правда — как будто меня здесь нет.

Я просто пустое пятно.

Человек-невидимка.

«— Сергей! Это же я, Сергей!»

«— Это просто чудовищная ошибка! Ты же знаешь, да? Ты мне веришь?!»

«— Я люблю тебя! Я так люблю тебя!!!»

Руки сами собой взлетают вверх, ладони закрывают ушные раковины в отчаянной попытке заглушить воспоминания.

Он просто прошел мимо.

Я побежала за ним, даже как-то прорвалась через двух охранников.

Схватила за руку, закричала. Умоляла не быть таким жестоким, сказать всем правду о моем отце. Он ведь бывал в нашем доме практически каждый день. Иногда даже на ночь оставался, хоть моя мама была категорически против этого и в конечном итоге убедила отца, что до тех пор, пока о нашей помолвке не объявят официально, самым правильным решением будет вообще никак не афишировать наши с Сергеем отношения.

И после всего этого, он просто… прошел мимо. Не остановил охранников, когда они схватили меня под руки и потащили к выходу как какую-то побирушку. А потом просто бросили с лестницы, да так, что я до сих пор не могу нормально спать, потому что чувствую ужасную боль почти во всем теле.

— Как ты мог поверить во все это? — шепчу себе под нос, обращаясь к образу человека, без которого не могла прожить и часа, и которого за последние несколько недель не видела даже мельком. — Так легко… в чудовищную ложь?

Руки обессилено падают, и я отрешенно рассматриваю ту ладонь, которую Сергей стряхнул с себя, как мусор, когда я все-таки умудрилась схватить его за лацкан пиджака. Он даже не посмотрел в мою сторону, только на мгновение дернул головой, но даже этого было достаточно, чтобы увидеть застывшее на его лице отвращение.

Холод медленно отступает.

Точнее, я просто позволяю ему проникнуть в меня. Сливаюсь с этой новой болью, надеясь, что она окажется достаточно сильной, чтобы выкорчевать ту, другую, от которой мне даже дышать невыносимо.

Я хорошо помню день, когда случился тот тревожный звонок. Прошел ровно месяц с тех пор, как мы с Сергеем тайно обручились и по этому случаю решили устроить маленькое семейное торжество. Мама приготовила свои фирменные пироги с творогом, испекла хлеб, отец закатил настоящее барбекю, и все время приговаривал, что в списке тех, для кого он собственноручно жарил мясо, всего три фамилии, и фамилия будущего зятя заняла там почетное четвертое место. А потом случился странный звонок, после которого отец вдруг надолго заперся в кабинете, а уже через час в наш дом вломились люди в униформе, масках и с автоматами.

И всё… закончилось.

В любых смыслах, которые может означать это слово.

— Раздумала? — Мужчина на берегу безразлично втыкает телефон в песок, перебрасывает сигарету из одного уголка губ — в другой. — Могу включить музыку. Ты любишь что-то андеграундное или чтобы побольше трагедии?

Он даже не скрывает издевку, хотя сейчас мне уже правда все равно. Только немного саднит в душе за то, что в итоге вот это непонятное чванливое тело будет тем, кого, если верить псевдонаучным теориям, запечатлеют мои остекленевшие глаза, если я прямо сейчас заледенею.