Морена изменилась. Где тот надменный, плюющий на чужое мнение вид? Где тот взгляд, от которого холодеет душа? Где гордо расправленные плечи? Выглядит как побитая собака, а в глазах перемешались: отчаяние, надежда, грусть и любовь. Но вот чего там точно нет, так это ни грамма раскаяния. Она не сожалеет о содеянном. Стоит и ждет смиренно приговор.

— Я не знаю, что тебе и сказать. — Перун поднял взгляд, посмотрев в черные глаза, и мгновенно отвел, вновь рассматривая свои ноги. — Ты вроде виновата, но твой поступок многое заставил переосмыслить. Теперь я увидел своего внука по-другому. Не избалованного прожигателя жизни, а бога. Не ожидал я, что он может так, искренне любить. — Он вздохнул, словно выдавив горечь из души. — Вот только как я все это объясню в пантеоне?

— Я едва не убила своего сына собственными руками. Потеряв Славу, он нашел бы способ умереть, и растворится в небытие. Женился бы на любой девушке, и став смертным, покончил бы с собой. Я почувствовала это в нем. Мне ничего не оставалось как смирится. — В глазах черной богини блеснули слезы. — Ну а насчет наказания, то я готова к любому.

— Ты, вроде и преступила закон, но все правильно сделала. — Перун подошел к трону и сел. — Теперь мне надо много думать. С богами-то я договорюсь. — Он задумался. — На это авторитета хватит. Но вот как поступить с внуком?.. Я не могу позволить ему потерять бессмертие. Есть, конечно, один способ, как все оставить по-старому, но он рискованный, и затрагивает всех обитателей Прави, я не могу принять решение без их согласия.

— Я все понимаю. — Подошла к нему Морена и взяла за руку. — Ты отвечаешь за всех нас, и не можешь ставить личное выше интересов всех, но Богумир?.. — Она с мольбой посмотрела в глаза свекра, и вдруг голос ее сорвался в крик. — Он твой внук, он мой сын... — Она отвернулась. Ком в горле не дал договорить.

— Я сделаю все, что в моих силах. — Коснулся ее подрагивающего плеча Перун. — Обещаю.

— Есть еще одна просьба. — Она обернулась, смахнув ладонью слезы. — Я обещала исцеление Славе... Помоги...

***

Солнце гладило первыми лучами, золотящиеся восходом верхушки, еще темных деревьев только-только просыпающегося леса. Ночь уходила длинными тенями, уступая место, врывающемуся заревом восхода в мир утру. Новый день вступал в свои законные права, изгоняя светом ночь.

Богумир, бережно придерживая Славу за талию, словно боясь разбить хрустальный сосуд, шел по скрипящему под ногами снегом насту, и светился счастьем. Столько всего произошло за прошедшую ночь: сначала встреча с Ороном, как напоминание о совсем еще недавней божественной жизни, затем тот ужас в груди, рвущий сердце от потери любимой, последующее освобождение девушки, и как следствие чувство бесконечного облегчения, вырвавшее душу из объятий щупалец отчаяния. Разговор с матерью, и то, что она его поняла, приняла невесту, и смирилась с выбором сына, и даже пообещала помочь с исцелением.

Семья его помнит, старый знакомый, из прошлой жизни летит рядом, а в объятьях Богумира любовь. Душа парит под облаками, и для нее нет преград.

Орон молча кружил высоко над головой, тактично не мешая влюбленным, и не садился, как обычно, на плечо. Ни Тары, и ее помощников уже не было, она пропала, как только Богумир шагнул на кромку (тяжек для богов воздух яви, не выдержала богиня), остальные же растворились, как только вернулись с кромки, молча исчезли в сумерках, бесплотными, подрагивающими рябью, прозрачными созданиями, слились с длинными тенями деревьев, не оставив даже следов...

Вот впереди показался суетящийся лагерь. Мечущиеся воины, и рев ярости Перва, вот первое, чем запомнилось возвращение влюбленных. Воевода стоял, ухватив за ворот недавнего часового, и тряс его так, что голова бедного воина готова была вот-вот оторваться.

— Куда делись моя дочь и зять, тать? Отвечай. — Бешенство клокотало в голосе разъяренного отца. — Как не знаешь? — Он приподнял пытающегося оправдаться воина над землей. — Ты дежурил последним? Спал сволочь?

— Идут. — Внезапно прокатился эхом по застывшему лагерю взволнованный шепот.

Перв тут же обернулся, отшвырнул в строну, не удержавшегося, упавшего в снег часового, и бросился навстречу появившимся из леса Славуни и Богумира. Не останавливаясь, сбил с ног, кулаком в лицо зятя и обхватил вскрикнувшую от неожиданности дочь, утопив ее в объятьях.

— Где вы были? — Прорычал он, подняв ее лицо и посмотрев в глаза. — Как так можно? Я не знал, что и думать!

— Мы просто гуляли. — Богумир сплюнул в снег наполнившую рот кровь, поднялся и вытер ладонью губы. — Что такого случилось? Из-за чего столько шума?

— Мы просто гуляли, папа. — Подтвердила ложь отцу дочь. Они заранее договорились не рассказывать правды. Незачем знать истину тому, кто не сможет ничем помочь, но будет переживать и волноваться. Да и не поверит никто в правду, чтобы в такое поверить, надо лично увидеть, да еще и осознать, что все, что с тобой произошло, это не сон.

— Гуляли они... — Смягчился воевода. — Это военный лагерь, тут существуют свои законы. Как вы вообще умудрились проскользнуть незамеченными, ведь часовой не новичок? Как он мог не просмотреть?