— Дочь. — Шептали бледные губы, и он вновь окунался в мрак, туда, куда сам мечтал уйти навеки.

Спасибо Любаве. Все дела по дому, и уход за Богумиром, подруга Славуни взвалила на свои плечи, не ожидая никакой благодарности и награды от спивающегося, ничего не понимающего воеводы, который только и мог, что рыдать в коротких промежутках возвращающегося сознания.

Девушка только что перестелила постель Богумира, и спустилась вниз. Нужно было прибрать со стола кувшин с хмельной отравой. Хватит уже воеводе пить, пора браться за ум, этой гадостью делу не поможешь, ни дочь не вернешь, ни зятя не поднимешь, а сам сгинешь, спустив все то, что годами нажито. Видела она таких, с напастью этой приставучей не справившихся. Жалкое зрелище.

В печи булькали, напариваясь, свежие щи, по крыше стучал холодный дождь, зарядивший еще три дня назад, и никак не желающий прекращаться.

В двери настойчиво постучали. На пороге стоял высокий, коренастый мужчина, в надвинутом по самые брови капюшоне, коричневого, судя по ткани, очень дорогого плаща. Лица не было видно, но Любаву это не обеспокоило, на улице льет, как из ведра, и многие жители столицы ходят именно так.

— Я могу увидеть воеводу? — Приятный баритон глухо прозвучал из глубины капюшона, и гость поклонился.

— Ему нездоровится. — Загородила двери девушка. — Приходи в другое время.

— Это ничего. — Хмыкнул гость. — У меня лекарство есть, специально от его недуга приготовленное. Вмиг на ноги поставлю.

— Ты от князя? — Догадалась Любава. — Ты лекарь? Тогда проходи. Пятый день из-за стола не встает, боюсь умом тронется. У него и так беда за бедой.

В доме было чисто и тепло, потрескивала печь, в зеве которой ухали наливающиеся ароматом щи, наполняя воздух комнаты запахами наваристого бульона, и даже Перв, ни смотря на долгий запой, выглядел аккуратным. Как это удавалось делать девушке, непонятно, но она справлялась, поддерживая достойный порядок.

Гость хмыкнул, и как показалось Любаве, довольно улыбнулся. Постучал яловыми, красными сапогами о порог, стряхнув без остатка воду и грязь, что у него довольно лихо получилось, и вошел. Не задерживаясь ни на миг, так и не снимая плаща и не показывая лица, он подошел к воеводе. Остановился, нависнув над тем немым укором, покачал осуждающе покрытой капюшоном головой, постоял недолго, а затем положил на затылок отца Славуни ладонь.

Перв вздрогнул, зашевелился, и поднял голову, уставившись на незнакомца красными с перепоя и слез глазами:

— Ты кто? — Прохрипел он сухим с похмелья голосом, и икнул. — Чего надоть?

Гость, все также не снимая плаща, и не показывая лица, опустился рядом на табурет, вытащил из-под полы прозрачный, высокий кувшин, наполненный розовой жидкостью, и поставил на стол.

— Принеси-ка милая нам две чистые кружки, и щец, что так аппетитно пахнут, да еще пару плошек к ним, и хлеба краюху. — Произнес он в сторону воеводы, не поворачивая головы, затем ловко достал из-за голенища сапога деревянную ложку, положил ее рядом с кувшином и только тогда развернулся к Любаве. — Ты поспеши девица, а как приготовишь все, так и домой ступай, там тебя мамка потеряла, беспокоится. Неча тут уши греть, у нас разговор мужской будет, тебе слушать невместно.

Вроде негромко сказал, даже можно сказать ласково, но девушке спорить с ним, а уж тем более возражать, почему-то не захотелось. Уж слишком властно у него получилось приказы раздавать, знать право имеет. Сразу видно, высокого полета птица. Любава ловко накрыла на стол и быстренько выбежала вон. Пусть мужики поговорят, да обсудят с глазу на глаз, дела свои, а она действительно давно дома не была, влетит ей от мамки, с папкой за долгую отлучку.

— Ты не ответил. Кто таков? — Перв попытался подняться, но ноги отказывались держать, и он безвольно вновь рухнул на табурет.

Незнакомец молча взял кувшин, и наполнив кружки до краев, одну из них пододвинул воеводе. Тот непонимающе, осоловевшими глазами, проследил за его действиями, хмыкнул довольно, и опрокинул жидкость в себя. Крякнул, и блаженно улыбнулся. — Добре, а чего сам-то не пьешь? Али брезгуешь? — Гость, качнул головой, словно отрицая навет, откинул капюшон, немного отпил из чарки, и поставил на стол.

Красивое лицо сорокалетнего мужчины, с русой кудрявой, словно специально завитой бородой, умными, но жесткими и цепкими как колючки, голубыми глазами, посмотрело на Перва с любопытством, и немного с осуждением.

— Отец я его. — Как-то обреченно произнес незнакомец.

— Кого? — Не понял его воевода.

— Богумира, кого же еще. — Мотнул тот головой в сторону спальни. — Поговорить вот с тобой пришел, да познакомится поближе, а ты тут в состоянии овоща на грядке. — Он посмотрел в глаза внезапно смутившегося собеседника. — Никак сваты мы с тобой, а не видались еще ни разу. Ты еще кружечку-то выпей, не стесняйся. Вижу что хочешь, так чего себя неволить. В Яви такого не попробуешь, то «Нектар», из самой Прави, напиток божественный, он тебя быстро на ноги поставит, мозги прочистит, лишь легкое головокружение останется.