— Бегом к воеводе, дурачина. То дочка, Перва пропавшая домой возвращается. Узнал я ее, до сих пор в памяти стоит, как она с купцом иноземным торговалась, смеху тогда было... Ох бойка девка. Ох умна... Беги, а я ей на встречу двинусь, может, что и вправду случилось, и помощь нужна. Поспешаем друже.

— А как же пост? Бросим? Накажут! — Растерялся лучник.

— Какой пост, к лешему. Беги давай шустрее. Перв извелся уже, вести о дочке ждет. Он тебе на радостях, и проступок простит, и наградит еще к тому богато. — Напарник уже шустро спускался по лестнице. — Поспешай, не тяни времечко.

Воин подхватил прислоненное к бревенчатой стене копье, и устремился на встречу приближающейся девушке, быстро сокращая расстояние.

Видно было, что она сильно устала, раскраснелась, и тяжело вдыхала воздух, широко раскрытым ртом, с трудом переставляя ватные ноги, едва не падая. Следом бежала, и кричала, требуя остановиться бабка. Вот та не запыхалась ни сколечко, и выглядела так, словно только что встала после долгого отдыха с лавки, а не летела быстрее ветра, семеня стоптанными валенками.

«Не нравится мне эта бабка, — подумал часовой. — Какая-то она не правильная». — Он поднял руку, пытаясь привлечь внимание девушки, крикнуть, что бы та бежала к нему на встречу, под защиту, но внезапно замер, и упал в траву словно замороженный. Все слышал, все понимал, но только и мог, что двигать глазами, тело отказывалось слушаться.

Мимо него пробежала, тяжело дыша дочка воеводы, а следом просеменила старуха.

— Остановись девка, не доводи до греха, прибью ведь, до смерти уделаю. — Послышался ее шипящий голос. — Вернись в избу, к внучку моему, живой останешься. Вот чего удумала, в бега податься? Видимо не крепко я тебя приложила, надо было побольше сонного заклинания влить. Стой дурная. Лихо вернется в избу, а тебя нет. Осерчает, а когда он злится, то дюже лютый становится, разум отключается, разорит ведь из-за тебя, дурехи, в гневе окрестные деревеньки. Всю жизнь себя винить будешь, за невинно загубленные души. Стой, говорю непутевая. Вернемся назад, я твоего парня отпущу, обещаю, не надобен он мне.

Но девушка не слушала, и бежала вперед и вперед, стремясь к городским воротам, к спасению, а оттуда уже выскакивал радостный воевода. Крик счастья в перемешку со слезами вырывался из его груди. Он спотыкался о кротовые кучки, едва не падая, но не обращал на это никакого внимания и несся вперед, не разбирая дороги.

— Доченька. — Летел впереди него голос. — Кровинушка моя! Вернулась. — Но внезапно, споткнувшись об очередную кочку, он упал, да так и остался лежать обездвиженным.

— Все. — Прошипел голос старухи за спиной девушки. — С меня хватит. Найдешь себе другую забаву сынок, а эту я убью. Видимо не судьба тебе с ней позабавится. Слишком много видела, и слишком много знает глупая. Нельзя ей назад, в город, к людям. Беда будет.

В единый миг бабка превратилась в болотную тварь. Только что бежала маленькая старушка, и вот уже несется над лугом болотная ведьма. Рука ее поднялась, рот ощерился вот-вот готовым сорваться заклинанием.

Но тут воздух сгустился. Черная туча, вывалившаяся из неоткуда, в единый миг заслонила солнце, погрузив мир в кромешную тьму. Молния, громыхнув раскатом оглушающего грома, сорвалась из нее зигзагами, разорвав пространство, и полыхнула, окутав огнем так и не успевшую применить колдовство кикимору, вновь, в тот-же миг, превратившуюся в горбатую бабулю.

— Перунушка! Да за что, так-то? — Заверещала та, запрыгав по полю, и уворачиваясь от сыплющихся на нее нескончаемых молний, оставляющих после себя в земле дымящиеся воронки. — Да откуда же мне знать-то было старой, что она невеста внука твово. Да ежели бы я только догадывалась, да ежели бы только хоть одним ухом, хоть одним глазочком, да не уж то я бы посмела?! Пощади, батюшка. Клянусь более с болота не вылезу. Жабой стану, ужом утоплюсь, но не покину трясины. Отпусти старушку назад в топи. И внучка своего с собой заберу, только помилуй, не наказывай до смертушки. Не губи старую!!!

Она бежала в раскатах и блеске молний, в сторону ельника, пытаясь там укрыться, но ей на встречу, уже несся огромный черный ворон. На полыхающих огнем крыльях, он нес ледяной ливень, потоками срывающийся с небес. Со всего маху, как дубовый таран, он ткнул вытянутыми лапами, с выпущенными стальными когтями в голову старухи, и та, кувыркнувшись несколько раз, встала на колени, подняв к небу обреченные глаза.

— Не знала я. — Прошептали бледные губы старухи. — Как же так-то?

Из тучи медленно вытянулась длинная молния, налилась могучей силой праведного гнева, превратившись в переливающийся искрами, потрескивающий электрическими разрядами, огромный меч. Взмах невидимых рук, и божественное оружие, опустилось на шею округлившей ужасом глаза кикиморы, и та, взорвавшись смердящим, белесым туманом, опала на землю зеленой слизью, и коричневыми, шевелящимися пиявками.

Не стало ведьмы, а вместе с ней и тучи, и грома, и молнии, и ворона с дождем, и наложенного нелюдью морока. Засияло, словно и ничего не было солнце, мгновенно согрев замерших на стенах города в ужасе горожан. Поднялись стражник и воевода, недоуменно оглядываясь, а Слава упала, обессиленно рыдая в траву.

— Доченька! — Подбежал к ней Перв, поднял и обнял. — Где же ты была, кровинушка моя!

***

— Жестко ты ее. — Довольный Орон сидел на подлокотнике трона и чего-то пытался найти в идеально чистых перьях. — Не ожидал я, что ты на столько страшен можешь быть. — Он скосился на хмурого Перуна, и отвел немедленно глаза. Тот не очень-то был рад случившемуся, и не скрывал этого.