— Ну, — приосанился капитан, поймав любопытный взгляд Рэя, — горемыка — эт повешенный и есть.

Вдалеке прокатился протяжный вой, на который собаки синхронно подняли головы, навострив уши.

— Ага! Токмо оживший, вообще-то! — с усмешкой уточнил рогатчик, который дорабатывал самострел другого стрелка, поврежденный Ярославом. — Оживший повешенный — каков видок, а?

— Ну говорю, молва, значт, есть, — продолжил старший, — ежели повешенный на солнечном месте висит, то ничего ему не будет: иссохнет, истлеет, да и боги с ним. А ежели где-то в тени повесили, с северной стороны дерева, во влажном лесу, да дождей прошло, в общем, не иссыхает тело, но и не гниет. А лешим-то такие мертвяки противны, что земли не касаются. Да и без земли ведь, ясное дело, не будет костям покоя, так? Вот и висит он, горемыка. Душа, мол, так и болтается в теле, неупокоенная, неотпетая. Может одну луну так висеть, а может и все двенадцать. А веревка гниет, надсаживается весом, и в итоге отрывается он, аки яблоко подгнившее. А дух-то его так и мается в незакопанных костях, обезумевший. Ну и ходить начинает этакое безобразие по лесу, покуда леший его не прибьет. Горемыка от лешего по кустам прячется да вроде как ищет чего-то, а сам не помнит чего, вещь какую потерянную, иль человека родного, иль просто дорогу из лесу. По ночам, говорят, коль в лесу оказался да услыхал, как хрипит кто-то над ухом, надо лавровый лист быстро-быстро разжевать и давай бог ноги!

Рогатчик грустно выдохнул:

— Эх, а я-то последнюю лаврушку в репу закинул.

— Да, о ногах, — будто было мало, подхватил другой охотник, — говорят, будто бы, пока горемыка этот еще висит, звери ему ноги обгладывают, кому только по колени, кому выше — сколь достанут. И получается, что ноги у него длиной как руки делаются. И бродит такой горемыка уже совсем как зверь дикий, на четырех культях.

В черноте леса, совсем рядом с биваком, раздался отчетливый короткий треск, словно кто-то переломил плечом сухую ветвь.

Каждый обернулся на звук, сначала вроде бы машинально, однако, когда герои краем глаза заметили окаменевшие лица охотников, тоже напряглись: ох, недоброе что-то таилось в этом звуке и этой черноте. Потом и в траве, совсем рядом с биваком что-то зашуршало! Собаки, только успокоившись от волчьего воя, снова подняли головы в направлении шума. Роза даже поднялась, вздернув острые уши и хвост по направлению.

Тишина. Только костер потрескивал, недовольно шипя влажными дровами.

— На свет идет… — оторопело прошептал капитан и истово закрестился. — Господи, спаси.

Герои вскочили, изготовив оружие! Ярослав — обеими руками копье, заняв оборонительную нижнюю стойку; у Тихомира вмиг оказалось по кинжалу в руке.

Полминуты тишины. Герои ни разу не моргнули.

— Идет.

Все пристально глядели в недвижимую стену черноты, арбалетчики навели стрелы.

— Щас, — прошипел капитан, тоже взводя самострел до щелчка, — еще чуть подпустим. Гтовьсь!

В лесу снова послышался шорох, точно кто-то неловко перевалился через опрокинутое дерево. «Шурк, топ, шурк, топ», — слышалось в темноте.

— Рэй, за спину! — скомандовал Ярослав, а Рэй, везунчик, оказавшийся к шуму ближе всех, попятился.

— Тихо все! — повторил капитан. — Отгоню его, отгоню. Слушайте внимательно!

Герои стояли напряженно, дышали беззвучно. Бородач привстал, прицелился в направлении шума, чуть склонился.

— Слушайте, слушайте, — весь напрягся, что аж побагровел, лицо его вдруг странны образом расслабилось — и командир тромбоном испустил раскатистую очередь газов!

Охотники враз взорвались хохотом, костер всколыхнулся! А в кустах от этого страшного грохота, аж сорвавшись с ветки, метнулся прочь тучный зверек, походящий на енота.

— Не бойтесь, герои! — держась за животы, гоготали загонщики. — Дед Голубых гор нечисть распугал!

— Идиоты! — Ярослав со злости запнул палку в огонь, от чего тот всполошился стаей светлячков. — Охальники! Угораздило же связаться!

Рэй тоже рассмеялся, и над собственной трусостью, и признавая, что охотникам таки удалось отомстить за принятые побои. Герои переглянулись и одновременно отправились на боковую.

— Ярослав, — шепотом обратился Рэй, лежа на спальнике. — Я всё еще против такой охоты.

— И что? Если так боишься, можешь валить обратно в ваше «поместье», мне всё равно, — не оборачиваясь, ответил копейщик.

— Дело не в том! Слушай, я видел зверя.

Ярослав раздраженно перевернулся на спальнике лицом к герою.

— Видел? Я уже понял, и что мне с этого? Едва ли ты предоставишь описание лучше, чем мазня в твоем дневнике.

— Послушай, у него двойной…

— Заладил ты с этим хвостом! А между ног у него не двойной?

— Это какой-то дух, понимаешь? Не животное.

— То-то он себя ведет точно, как зверина: ворует еду там, где это легче всего, — отмахнулся воин. — Бред.

Рэй попытался привести аргументы, хотя и сам понимал, что надлежащих доказательств у него нет.

Тихомир остался у костра. Пусть охотники уверяли, что необходимости в этом нет, Ярослав наотрез отказался ложиться спать всем отрядом без дозорного.

Ночь в лесу выдалась призрачно долгой. Рэй ворочался в неглубоком сне, снова и снова тревожимый обрывистыми, полными чертовщины сновидениями.