Ой-ой. Я буду наказана за это. Если мне повезет.

С рывком всего тела и криком, приглушенным его шелковым галстуком, я испытываю сильный оргазм. Киска сжимается, бьется в конвульсиях, и я вжимаюсь всем телом в кровать.

Словно издалека, слышу, как Деклан ругается. Я чувствую рывок, и тампон исчезает. Деклан падает на меня сверху, прикусывая мягкую плоть под соском и проталкивая член глубоко внутрь моего тела с ревом животного, претендующего на территорию.

Обхватив рукой мое горло, Деклан толкается сильно и быстро, пока я кончаю, и кончаю, и кончаю, дико извиваясь под ним.

— Детка. Ах, черт, детка. Мне нравится то, что ты чувствуешь.

Деклан тяжело дышит, входит в меня, трахает, пока переживаю самый интенсивный оргазм. Мышцы задницы сводит судорогой от напряжения. Грань между болью и удовольствием стирается, когда он покусывает соски и сжимает мое горло, пока я не начинаю задыхаться.

Деклан вздрагивает. Стонет долго и низко рядом с моим ухом. Одним последним толчком он изливается в меня, говоря при этом на страстном, искаженном гэльском.

— Ta tu mianach, cailin milis. Mianach.19

Он утыкается лицом мне в шею и шепчет мое имя, как молитву.

Интересно, как я могла раньше думать, что познала, что такое счастье?

Когда мы, наконец, оба отдышались и перестали дрожать, Деклан осторожно отстраняется от меня, разматывает галстук вокруг моего подбородка и нежно целует. Потом велит не двигаться.

Я лежу, уставившись в потолок, пока Деклан идет в ванную, по пути подбирая выброшенный тампон. Я слышу, как льется вода. Через некоторое время он возвращается, уже без одежды. В левой руке у него полотенце. В правой руке - мокрая мочалка.

Я закрываю глаза, пока он молча вытирает меня между ног.

Когда слышу звук рвущейся бумажной обертки, говорю:

— Я не позволю тебе засунуть его внутрь.

Он тихо говорит:

— Покажи мне, как это делается.

— Боже, нет.

— Полное доверие, помнишь?

— Хорошая попытка, Казанова. Даже у моего гинеколога нет таких привилегий, а я уже много лет раздвигаю перед ним ноги.

Деклан усмехается и смягчается.

— Дай мне свои запястья.

Я опускаю руки над головой, и он расстегивает ремень, отпуская. Деклан растирает мои запястья, затем целует обе ладони по одной. Это милый жест, заботливый, и он заставляет меня чувствовать, что мной дорожат.

Глядя на меня глазами, полными нежности, Деклан бормочет:

— Ты такая красивая, девочка.

Я улыбаюсь ему.

— Так красиво болит.

— Я принесу тебе аспирин. И немного крема.

Он снова уходит в ванную, давая мне время вставить тампон, который оставил рядом на кровати. Я морщусь, когда вижу, что стало с бедным пуховым одеялом подо мной, и переворачиваюсь, отбрасывая его в сторону. Переворачиваю его на себя и сталкиваю на пол.

Когда Деклан возвращается со стаканом воды в одной руке и бутылочкой лосьона в другой, он видит, что я лежу поверх простыней, откинув одеяло. И приподнимает бровь.

— Оно выглядело как место преступления.

— Это всего лишь кровь.

Его тон совершенно беспечный. Я думаю о крови на воротнике его рубашки, понимая, что Деклану все равно на ее вид, потому что видел это так часто. Словно врач отделения неотложной помощи.

Или кто-то, кто зарабатывает на жизнь убийством людей.

Деклан ставит все на прикроватную тумбочку, помогает мне принять сидячее положение, высыпает мне на ладонь две таблетки аспирина и протягивает стакан. Мне так хочется пить, что я выпиваю все содержимое стакана залпом.

Деклан забирает стакан и мягко опускает меня обратно, переворачивая на живот. Положив щеку на подушку, я закрываю глаза, пока он слегка втирает лосьон в горящую кожу.

— У тебя самая идеальная задница, которую видел в своей жизни.

Насытившаяся и сонная, с отяжелевшими конечностями и переполненным сердцем, я едва могу смеяться.

— Да? Она правда стоит того, чтобы ее увековечили в гипсе. Нет, что-то более долговечное. Отлита из бронзы.

Деклан тихо смеется:

— Когда-нибудь ты расскажешь мне, откуда у тебя такая уверенность в себе.

— У тебя тоже есть уверенность в себе.

— Она и в подметки не годится твоей.

— Как и твой IQ.

— Я пока спущу тебе это замечание, учитывая состояние твоей задницы, но я это тебе еще припомню.

Некоторое время мы молчим, пока он продолжает осторожно распределять лосьон по моей пульсирующей попке. Странно, что руки, привыкшие к такому грубому делу, как у него, могут быть такими нежными.

— Деклан?

— Да?

— Я не хочу, чтобы ты умирал.

Рука, поглаживающая мою ягодицу, замирает, затем Деклан скользит ею вниз к верхней части бедра и сжимает.