Я глубоко вдохнул и поднялся на ноги.

«И что это было? — рискнул спросить Игорь, понимая, что произошло что-то выходящее из ряда вон. — Ты можешь объяснить?»

«Кажется, — тихо ответил я, — это я виноват в том, что два мира разрушились, а наши феечки мотаются на этом осколке планеты».

Мне и самому в такое верилось с трудом, но живая летопись говорила именно об этом.

«Ты что сделал? — кажется, для Туманова сегодня день откровений. — Серьёзно? А родители всё так и оставили?»

«Я вспомнил это сегодня, когда лежал под воздействием порошка, — да, всё ещё было возможно, что это лишь наведённая галлюцинация, но после сна я стал больше вспоминать, больше раскручивать. — Мой отец откатил разрушения, вернув миры в то состояние, в котором они были до моего вмешательства. Вот только никогда нельзя всё вернуть в ту же самую точку. Никто этого не может. Даже верховные боги. Всегда найдётся неучтённая крупинка, забытая секунда, потерянные из вида силы взаимодействия. Количество хаоса всегда возрастает, даже когда мы всё приводим к идеальному порядку».

«Я не совсем тебя понимаю, — признался Игорь. — Даже не так: я совсем тебя не понимаю».

«Объясню проще: разбил ты вазу, а затем попытался её склеить. Но момент падения из осколков ты уже не уберёшь, если даже сможешь обойтись без трещин. Более того, даже если ты переплавишь эту вазу в другую, и она снова станет целостной, её части будут иметь в себе информацию о падении. И это я молчу о той энергии, которая будет безвозвратно потеряна в момент удара. Микровмятины на полу и, естественно, потерянные осколки. И мы на одном из них».

«Вот так уже более понятно, — ответил мне Игорь. — Мы на одном из осколков разбитой тобой вазы».

«Эх, была бы это просто ваза, — вздохнул я. — Может быть, меня так не зацепило».

«Но как же вышло, что они до сих пор живы? — не понял Игорь. — Я так понимаю, это случилось давно. И почему их не заметили?».

«Мы можем узнать это из наскальной живописи, — ответил я, но сам думал о другом, что и озвучил. — Внимание богов обычно направлено на свой мир или на всю ветку миров, если происходит что-то колоссальное. А этот осколок в масштабе этой самой ветви миров, насчитывающей миллионы таковых, это даже не песчинка. Атом. Кроха. Он просто ничтожен. Отколовшись, он вошёл в погрешность, а феи, оставшиеся на нём, научились выживать. И всё это — результат неосторожности младенца. Рандом, случайность, но мне от этого не менее погано. Именно из-за этого меня отдали на воспитание приёмным родителям. А точнее — Дзену».

«Неужели у богов так принято? — не поверил мне Игорь. Точнее, ему было сложно поверить из-за воспитания. — Просто это как-то странно. Мать и отец лучше всех смогут воспитать, разве нет?»

Но то знание, что довлело над ним самим, заставляло каждое последующее слово говорить менее уверенно.

«Видишь ли, — проговорил я, решив, что, если уж шокировать, то до конца. — Среди богов дети — ещё более рисковый шаг, чем среди кого бы то ни было. Дело в том, что никогда нельзя угадать заранее, какими силами будет обладать то или иное божество. И нередки случаи, когда силы присущие отпрыску богов, просто не нужны вселенной. Или она может посчитать их опасными для себя. Или же они всего лишь нарушают гармонию и порядок».

Я поднимался всё выше и выше, одновременно с внутренним диалогом рассматривая картины выживания крохотных феечек, которые оказались оторваны от всей своей основной популяции.

«И что с такими делают? — спросил меня Игорь, а мне на память пришла пустая люлька и сквозняк, развивающий штору. — Куда-то отсылают?»

«Развоплощают, — мне в пору было пожать плечами, потому что я не знал точного ответа. — Однажды колыбель, в которой агукал здоровенький божественный бутус, может просто опустеть. И поэтому рисковать хотят не многие».

«Даже не знаю, что на это ответить, — проговорил Туманов, которого мне всё-таки удалось ввести в состояние шока. — Наверное, лишь то, что после подобных заявлений я понимаю: родительство на Земле не такая уж и страшная штука. Максимум обгадится и разобьёт пару сервизов, хотя чаще в обратной последовательности. Но до планет точно не доберётся. И вселенная его не развоплотит по своей прихоти».

Я ничего на это уже не ответил, потому что мои мысли были уже весьма далеки. Я соображал, каким образом можно всё исправить. А вот Туманова, наоборот, пробило на разговор.

«О чём задумался? — спросил он, тут же добавив: — Я просто не припомню тебя столь молчаливым. Если хочешь остаться наедине со своими мыслями, постараюсь не тревожить, насколько это возможно».

«Да нет, всё нормально, — ответил я, выходя из проектов, которые я даже не знал, как воплотить в жизнь. — Я просто решаю, как можно всё исправить и вернуть их к своим».

«Вернуть весь остров? — казалось, Игорь уже устал удивляться, но я хотел нащупать пределы его возможностей. — Но как? Разве это реально?»