На мониторе так ничего не изменилось, но по лицу женщины я поняла, что меняется. Её реакция обескуражила не только меня, но и отца. Тётушка с беспокойством взяла меня за руку и сжала её.

– Но что же… – проронил папа.

– Я не могу вам помочь, – пятясь к двери, прошептала Микадера. – И никакой менталист не сможет. – Она начала качать головой, будто видела перед собой что-то, с чем она не согласна.

– Алииссе умрёт? – спросила Ратола, и все резко посмотрели на неё, готовые накинуться за такие слова.

– Нет, – мягко сказала Атэ. – Но как вытащить её оттуда, я не знаю.

– Откуда? – спросила я, но она снова закачала головой.

– Если это сделал Эа, нам лучше не идти поперёк воли Богов. Это может оказаться слишком дорого…

«Причём тут деньги?» – было моей первой мыслью, но потом я осознала, что менталистка говорит вовсе не о них.

Микадера ушла, а точнее вывалилась за дверь, сказав нам, что будет молиться за Алииссе, и неровным шагом, не оборачиваясь, поторопилась к лифту. Она почти срывалась на бег. Я впервые видела представителя Матиэр А в таком эмоциональном состоянии. Служащие и пациенты в коридоре оглядывались на женщину и спрашивали друг друга, что случилось. Мы с тётушкой держались за руки, и наши плечи дрожали. Мне пришлось приложить усилие, чтобы разжать пальцы и выпустить запястье Ратолы из своих рук. И вдруг послышался звон разбитого стекла. Папа со всей силы ударил кулаком по стоящей на столике вазе и расколол её, исполосовав свою руку в кровь.

Ратола бросилась к нему, а я, оставшись без опоры, прошла на ватных ногах к дивану. Моё тело всё ещё дрожало от воздействия менталистки, или от волнения, или само по себе, и я чувствовала ужасную усталость, онемение в руках и ногах. Тётушка причитала, ругая папу за то, что поранил себя, но он, казалось, не чувствовал боли. И на торчащие из его руки осколки, которые его сестра принялась вытаскивать, ему тоже было плевать.

Мне показалось, что ему стало плохо, но по его взгляду я поняла, что это хуже, чем просто «плохо». Физически его тело оставалось в полном порядке, все заменённые органы были по-прежнему сильными и работали исправно, даже несмотря на огромный стресс. Но морально, мне казалось, он разрушал сам себя. Почти так же, как мама – если исходить из всех догадок, которые высказывались по поводу её состояния.

Мне было страшно от того, что я не могла ничего сделать или сказать, не могла никак помочь. Да и кто вообще мог нам помочь? Разве только Боги? Неужели мы и способны лишь безвольно наблюдать за происходящим? И подчиняться их воле? И откуда мы можем знать, что их воля – это то, чтобы мы подчинялись, а не пытались исправить случившееся?

Ратола силой заставила папу принять таблетку и проводила его в ванную, чтобы промыть и перебинтовать ладонь. Я дрожащими руками достала коммуникатор и попыталась отвлечь себя милыми картинками с животными. Это было глупо – я пыталась уйти от реальности, – но успокоиться сейчас казалось намного важнее, чем производить какие-то бесполезные действия вроде разбивания ваз. Конечно, если бы тётушки здесь не оказалось, я бы сама вытащила все осколки из руки папы, но Ратола была здесь, и моя помощь ей не требовалась.

Чем простая студентка с неполным инженерным образованием вообще могла помочь в такой ситуации? Изобрести прямо на коленке медицинский прибор, мгновенно вытаскивающий людей из сна? Для начала мне нужно бы разобраться, как работает мозг, как правильно читать показания медицинских приборов, да и вообще понять то, что случилось с мамой. А никто из более квалифицированных специалистов всё ещё ничего не понял.

– Что здесь произошло? – спросил вошедший доктор, рассматривая мокрый ковролин, осколки и цветы, умирающие прямо на полу.

Робот-уборщик уже принялся собирать их в свой мешок, ломая стебли и сминая лепестки. Бездушная машина убивала живое растение прямо у нас на глазах. Но, конечно, никто никогда не относился к этому так. Да и сейчас всем было абсолютно наплевать на это «убийство».

– Папа разбил вазу, – безразлично ответила я.

– Я не совсем об этом, – пробормотал доктор, потирая свой нос. – Тут был менталист? Пациенты жаловались на «вибрации».

– Да, знакомая мамы. – Я поражалась тому, как мне спокойно удаётся произносить эти слова, отвечая на вопрос мужчины. Похоже, стрессовые ситуации напрочь отрубали связь между моими внутренними эмоциями и внешними. Когда мы везли маму в больницу, было точно так же.

– О, и что она сказала? У неё что-то получилось? – оживился доктор.

– Она сказала, – медленно, спокойно и тихо проговорила я, – что борьба с Богами за маму будет нам стоить слишком многого.

Мужчина нахмурился, вероятно подумав, что я начинаю сходить с ума. Впрочем, я сама сомневалась в том, что не начинаю. Тётушка Ратола вывела папу из ванной, подпирая его плечом. Доктор помог ей усадить его на диван и достал из кармана свой сканер, чтобы проверить, что с папой.

– Это успокоительное, – с облегчением сказал он. – Довольно сильное, у вас есть рецепт?

– Я сама себе рецепт, – сказала Ратола, и молодой мужчина не стал с ней спорить.

– Простите, – пробормотал он. – Я так понял, менталистка тоже не помогла?

– Она что-то увидела, – ответила тётушка, сощурившись. – Но, возможно, просто перенапряглась. На мониторах ничего не поменялось.

Врач задумчиво потёр подбородок.

– Вероятно, наши датчики направлены не совсем на то, на что нужно.