«Ваше Величество, преклоняясь с благоговением перед особой Вашего Величества, хотела бы я напомнить Вам слова Вашего Величества.

Когда Вы в Вильбадене возложили Ваши руки на мою голову, Вы сказали: „Я надеюсь, что это дитя будет счастливой“. Ваше Величество, я люблю одного из Ваших подданных, графа Эбергарта Сольмса, и он меня также любит. Единственным препятствием нашему союзу, нашему счастью служит то обстоятельство, что мы оба без средств. Вчера граф мне сказал, что если бы он имел независимое положение, он сделал бы мне официальное предложение. Ваше Величество, Вам было бы так легко содействовать нашему счастью. Вы располагаете столькими местами. Назначьте его куда-нибудь, где бы он имел возможность жить совместно со мною и разрешите мне отныне подписываться верноподданной Вашего Величества.

Ни граф, ни мама не знают ни слова об этом письме. Я боюсь, что они очень были бы рассержены, узнав о нем, умоляю Вас, Ваше Величество, не выдавать моей тайны».

На следующее утро, когда я вышла в сопровождении моей камер-фрау [7] , я отправила это письмо и ждала последствий моего поступка.

Прошло два месяца, и я начинала думать, даже была исполнена уверенности, что письмо никогда не достигнет своего назначения. Я жила в постоянной лихорадке: давая волю голосу рассудка, я начинала понимать, как неуместен и дерзок был мой поступок. Наконец, однажды нас посетил граф фон Гольц, прусский посланник в Париже, и передал моей матери конверт, полученный им для нее из Берлина. В конверте находились два письма: одно к моей матери, другое ко мне.

Король писал мне следующее:

«Милое дитя, Ваше письмо сердечно меня тронуло, я счастлив, что могу сказать Вам сегодня, что нашел средство сделать Вас счастливой. Я не мог ранее отвечать, так как надо было много обдумать и переговорить с графом Бисмарком. Создался новый пост заведующего делами короля Максимилиана Мексиканского. Этот пост будет предложен графу Сольмсу. Будьте счастливы, мое дитя.

Вильгельм Rex [8] ».

Я всегда хранила это письмо старого короля и от времени до времени в умилении его перечитывала.

Среди вещей, разграбленных у меня большевиками, находился и этот документ необычайной душевной теплоты и доброты сердечной, утрата которого для меня чрезвычайно чувствительна.

Граф Сольмс, не находившийся тогда в Париже, был вызван в Берлин, где он получил свое назначение, с удовольствием им принятое. Но вскоре после того в Мексике вспыхнула революция и Максимилиан был застрелен. Таким образом, очевидно, все кануло в воду. Я тяжело заболела. Моя мать очень сердилась на меня за эту историю, особенно же за мое недоверие к ней. Я откровенно написала обо всем своему отцу. Он приехал в Париж, был очень ласков со мной и взял меня с собой в Петербург. Вскоре затем я получила назначение ко двору.

Пятнадцать лет спустя, уже несколько лет овдовевшая, проводила я зиму в Риме, так как мою младшую сестру, перенесшую воспаление легких, послали на юг. Я была там принята очень сердечно тремя родственными мне семьями. Это были, со стороны отца, Хиги и Малатеста и, со стороны матери, герцог фон Ормонта и графиня Таида Ржевусская, которая занимала прелестную квартиру на Пьяцца ди Спанья и имела, как говорят, лучшего повара в Риме.

В этих четырех салонах встречалась я часто с графом Эбергартом фон Сольмс, бывшим немецким послом в Риме. Он был чрезвычайно приветлив ко мне, часто меня посещал, приглашал меня к обеду и хотел во что бы то ни стало писать портрет с моих детей. В один прекрасный день сделал он мне формальное предложение, но я уже не была шестнадцатилетней девочкой; я очень дорожила моим независимым положением, очень восхищалась Россией, любила петербургскую жизнь и не хотела покидать мою родину. Таким образом наш роман пришел к концу. Несмотря на это, мы остались лучшими друзьями, и я постоянно с ним встречалась, проездом в Берлине, где он поселился вслед за потерею им места посла. Он жил в прекрасной квартире, на Брюккеналлэ, и дом его был чрезвычайно гостеприимным. В последний раз видала я его в 1913 г. Он был при смерти, прикован к постели и очень обрадовался моему посещению. Два часа находилась я у него, согревала моими руками его холодные как лед руки и ушла от него лишь тогда, когда он уснул. Две недели спустя он умер.

После моего бегства из Петербурга в 1919 г. встретила я у графини Коцебу-Пилар князя Л., любезного, корректного человека старой школы; он был женат на племяннице графа Эбергарта Сольмса. От него я узнала, что он много слышал обо мне от своего дяди. Несколько дней спустя мне почтальон вручил пакет, заключавший в себе портрет графа Сольмса, вид замка Зонневальде и пачку потемневших писем, обвязанную полинявшей ленточкой, бывшей лет шестьдесят тому назад голубой. Прочитав с большим волнением эти письма ранней юности моей, я сожгла их одно за другим. Кончаю словами поэта: