***

Вечерняя заря угасла, теплая летняя ночь, богатая россыпью звезд, легла на пустынную Копань. Погода стояла тихая и почти безветренная, даже сверчки в этой низине стрекотали протяжно и ленно. Сказывали, что в брошенных домах Копани в холодные месяцы ютятся бродяги и даже лиходеи, но, похоже, сейчас поселение стояло необитаемо. За исключением трех путников, что заняли не слишком разрушенную зимами хату.

Рэй завершил разборку вещей и теперь занимался ужином. Сквозь окно с покосившейся рамой, виделась круглая, как серебряный алтын, луна.

– Ну хва-атит так на меня смотреть, – устало проговорил Рэй, помешивая березовой веткой кострище, что топилось в центре хаты. – Одним взглядом убьешь. Соль, ну прости. Я же не специально.

Сольвейг, обхватив коленки, сидела на отдалении, исподлобья глядючи на героя: челюсть чуть выдвинута, губы сомкнуты, взгляд исполнен истовой лисьей ненавистью. Уголья потрескивали, отпуская прозрачные желтые языки, а покосившаяся глиняная труба, что располагалась над черным очагом, забирала в себя не более половины чада.

– Не-ет, еще как специально, – ответила Сольвейг. – Ведь в первый раз было так смешно! И ты не преминул повторить.

– Говорю тебе… – начал объясняться герой, но отвлекся: – Эй! – крикнул он, когда Левша поднес к губам кожаный бурдюк. – Ты откуда это взял? Мы договаривались, что ты не пьешь.

– Так это только в дороге нельзя, а? А сейчас-то, поди, на ночлеге. На ночлеге ведь можно? Можно. Ну а что? Да, милый, я же так, за крепкий сон, – увещевал Левша, на ходу прикладывая к губам костяное горлышко бурдюка. – Может, тоже будешь? На боярышнике бражка, на-ка вот.

Рэй только махнул рукой.

Группа планировала обосноваться в главном доме землемера, однако у того уже рухнула крыша, потому пришлось оккупировать одну из рабочих халуп. Земляной пол, шесть низеньких остовов кроватей, больше походящих на нары из Бересты.

– Соль, ты где спать будешь?

Та демонстративно отвернулась, твердым взглядом уткнувшись в стену.

– Да перестань же, – он поднялся, присел рядом и шепнул так, чтобы Левша, устроившийся под окном и романтично разглядывающий луну, не услышал: – Ну схватил я тебя за хвост! Всю жизнь будешь дуться?!

– За хвост! – грозно прошипела она в ответ. – Прямо ручищей своей. А потом еще и потянул! Каково, а?

– Так ты бы вниз с обрыва укатилась вслед за писцом!

– Ништо! Хоть малость бы от тебя отдохнула.

– Лучше б спасибо сказала.

– Спасибо! За очередное унижение.

Отчаявшись, Рэй покопался в глубинах рюкзака, вынул тряпицу, в которую был упакован увесистый ломоть рыбы. Лиса поначалу не среагировала, но, едва аромат достиг ее носа, обернулась.

– Речная рыба, копченая. Купил сегодня у охотника Бориса, думал, на всю дорогу хватит.

Сольвейг принюхалась к мешочку еще внимательнее; изнутри веяло дымчатым благоуханием копченой форели.

– Пеструшка, что ли? – удивилась она, уточнив местное название рыбы. – А как это – копченая?

– Да уж, на всякого мудреца… Сколько тебе, говоришь, четыре сотни от роду? А про копчение в первый раз слышишь?

– Слышала я, не зазнавайся! Просто пеструшку, вот чтобы копченую, не пробовала, – проговорила она, гипнотизируя мешок с ароматным ломтем внутри.

– Между прочим, полалтына за кусок.

– А ты, чурбан, мне и того больше должен за прикосновение ко священному хвосту! – она выхватила вязку и, так уж и быть, устроилась возле костра.

Ненависть в глазах угасала по мере того, как пеструшка латала душевную травму лисы. Сытые путники устроились на ночлег. Левша отключился первым, а когда из угла донеслось тонкое лисье сопение, глаза Рэя сомкнулись сами собой.

***

«Тук-тук», – раздалось в тишине.

Левша приоткрыл глаз, но веко сразу опустилось обратно. Он подбил ногами тонкое одеяло и снова провалился в забытье.

«Тук-тук», – повторилось за дверью.

Писарь подскочил, оглядев мрачную лачугу. Кострище давно прогорело, дверь была заперта щеколдой изнутри, в окне чернота, по которой гуляет легкий ветерок. Взбудораженный, Левша вынул из-за пазухи бурдючок, глотнул и, проворчав себе под нос, улегся обратно.

Но сон не шел. Почувствовав нужду, он понял, что уж не сможет уснуть и поднялся. Герой беззвучно спал в дальнем левом углу, его подруга, временами ерзая, лежала справа от двери. Он шаркнул засовом и опасливо оглядел поросшую тысячелистником и ромашками улочку. Летняя ночь подходила к концу, восток начинал сереть. Убедившись, что снаружи никого, Левша отошел за дом и принялся сливать излишки.