Казалось, что в такой сезон надо закупиться тыквами на все случаи жизни. Суп-крем на обед в непременно германском стиле с добавлением королевских креветок, запечённые оладьи на завтрак и лёгкий салат из кубиков на вечер. Наверное, только в родном отечестве с мала до велика так ждут знаменитый праздник Хэллоуин и ни капельки ему не пугаются. Не хватает лишь взять с собой чёрный маркер для разметки и не перепутать его с тушью для ресниц. Озерцовой всегда было невдомёк, почему это пенсионеры вынуждены ехать за три девять земель от дома ради мизерной экономии на продуктах в другой торговой точке. В «Гранд Чероки» даже заднее сиденье складывается, могла бы подвести добрых людей. Хотя нет, лучше пусть та ночёвка в машине останется достоянием их двоих…

Автомобиль Глафиры блистал виниловым покрытием в стиле городских пижонов, использовавших для самовыражения незамысловатый дизайн ещё советской мультипликации. Заднее стекло весело кричало рублёным шрифтом «На Берлин!», а боковые двери по обе стороны хвастали стариной Волком из украинского мультфильма про приход того в гости к сторожевому Псу. Хозяйку машины так и подмывало повесить вместо неизменной ароматизированной «ёлочки» персонажа советского «Острова сокровищ» Бена Ганна, но некоторые поспешные выводы пассажиров заставляли ту держать статус кво. Как-никак лицо она умела держать, да и остатки внутрисемейного воспитания не позволяли выходить за грани разумного. Уже не двадцать лет.

Хотя быть по-настоящему счастливой ей всё чаще помогала музыка детства, чьи диски заботливо заполняли бардачок вместе со старым атласом столичных автодорог. Если песни первых звёзд Ленинградского рок-клуба она заслушала до дыр ещё на пластинках и магнитных лентах, то сейчас ей были близки по духу первые ласточки музыкального телевидения на рубеже двух веков: с такой непередаваемой атмосферой даже залитый дождём вездеход может на время превратиться в блестящий алый «Мустанг», стремящийся в даль на всех порах по скоростной автостраде. Так можно и уровень разговорного английского подучить, и получить новый эмоциональный допинг на остаток дня. Да и мятную конфету не забыть съесть, а то во рту пересохло…

Неумолимо приближался день учителя. Хотя в том самом двухэтажном здании частной школы в этот день педагогам обычно не приносили цветов. Ветеран движения потомственных интеллигентов предпочитал не показываться на глаза преподавательскому составу в виду своих нетрадиционных взглядом на современное российское общество. Чтобы не путать себя с героем народных детективов, ему пришлось намеренно скрывать своё настоящее имя и делать вид, что его на данный момент устраивает всё происходящее. Грустное призвание быть школьным учителем улыбалось ему до конца земной жизни, ведь по окончании работы на кафедре истории и политэкономии небольшого столичного вуза его неизвестным макаром занесло в политику. По мере того, как кристально честный доктор исторических наук погружался в зыбкое болото современной повестки дня, на его безупречной репутации одно за другим возникали пятна скандалов. Шутка ли, его – одинокого разведённого мужчину «за пятьдесят» стали обвинять в педофилии, стоило ему лишь вступить в ряды оппозиционных сил и заявить о своей жёсткой гражданской позиции.

В «лихие 1990-е» ему, вчерашнему завсегдатаю родной кафедры, пришлось нанимать силовиков с охранного предприятия из соображений безопасности за свою непростую жизнь. С каждым прожитым годом он всё меньше становился похож на доброго и отзывчивого Эраста Сигизмундовича, превращаясь в невозмутимый облик своего альтер-эго – главу столичного парткома зарегистрированной на изломе эпох партийной организации. На двери его личного кабинета на арендованном этаже здания в Романовом переулке красовалась надпись: «Биттнер Э.С.». У его новоявленных соперников на политическом поприще душу воротило от его показной интеллигентности в открытом выражении своей позиции на насущные острые вопросы. Он мог легко опоздать на факультативное занятие, горделиво сверкая одетым поверх костюма бейджем – мол, только что с конференции. Его чувство духа времени, помноженное на знание истории, легко выводило оппонентов из себя. Больше всего партийный Биттнер любил чаёвничать у себя на кафедре в обнимку с каким-нибудь научно-популярным журналом. Злопыхатели писали баллончиками с краской на стенах здания вуза звонкую фразу:

ЭРАСТ – СТАРЫЙ ПЕДЕРАСТ

В этом чёрном пиаре с одной стороны легко читались обвинения в совращении студенток, поскольку доктора все, кому не лень замечали в неслыханном для сотрудника университета успехе среди женщин. На 23 февраля женский коллектив кафедры дарил ему подписанную всеми открытку вместе с небольшой прибавкой к ставке, что не могло не радовать Биттнера. Быть бойцом на два фронта в меняющихся условиях – вот что прельщало школьного учителя, именно поэтому он мог сидеть на трёх стульях и легко планировать рабочие дни. Единственное, от чего харизматичному педагогу было никак не избавиться – повальное внимание окружавших его лиц женского пола. Кончилась затея с чтением двойного урока выпускному классу школы ничем иным, как… влюблённостью в него семнадцатилетней наивной, но весьма талантливой абитурентки, слушательницы его подготовительных курсов. Она ходила за ним хвостом, пытаясь обогнать в коридоре школы, дежурила на лестнице, когда он уходил из учительской и даже просила учительницу ОБЖ освободить себя от урока, чтобы провести больше времени со своим нерукотворным кумиром. Будучи нарасхват везде, где бы он ни появлялся, горделивому педагогу это лишь льстило, и поскольку в его жизни уже случался развод – для развития отношений требовалось лишь немного времени. Кроме того, Эраст Сигизмундович терпеть не мог девичьих слёз.

Когда случился восемнадцатый день рождения его подопечной, учителю ничего не стоило преподнести букет белых роз в подарок на совершеннолетие своей юной плаксе. У неё моментально высохли слёзы, а мягкий рот с накрашенными помадой губами расплылся в благодарной улыбке. Они мило чаёвничали в школьной столовой, и Люся – так звали девушку – мило, но настойчиво упрашивала учителя показать ей свою кафедру и одну за одной выведывала тайны политической арены нашей страны. Историк мог рассказать ей лишь то, что не затронет тонких струн её девичьей души, и от полноты чувств поправлял на воротнике яркий галстук. Положив в чашку лишний кубик рафинада, Эрасту пришлось вытащить из рукава свой единственный козырь. Люся застыла в ожидании. Дальнейший разговор больше напоминал пионерскую тайну, ведь доктор был главным, а ученица – крайним поколением, воспитанных на традиционных ценностях. Условия были просты: учитель предлагал Люсе бюджетное место студентки своего подопечного вуза в обмен на верность своей идее и личности. Абитуриентка ещё раз провела салфеткой по пухлым блестящим щекам и молча кивнула в знак согласия.

Далее было всё как нельзя прозаично: историка приглашали на всякого рода телевизионные эфиры, где он с недюжинным азартом клеймил своих оппонентов и набирал политические очки. О нём стали писать деловые газеты, а подопечный вуз попал в первую сотню рейтинга страны. На последний звонок своей двухэтажной школы Эраст дарил Люсе два билета в кинотеатр «Романов Синема» и бесплатный проход на выставку картин факультета искусств МГУ. По мере возможности, чтобы не смущать родителей, они не играли романтических чувств публично. Однако, чем не стабильнее становилась политическая ситуация в стране, тем крепли их отношения влечения друг к другу. Педагог переживал третью молодость, удалив ненужные контакты из социальных сетей во избежание компромата. В конечном итоге приближался день защиты детей, а стать любителем поговорить с уполномоченным по правам ребёнка на очередном телеэфире ему мешала гордость и профессиональное чутьё. Чтобы не потерять очков в политическом весе он согласился приобрести написанный оппонентом политический детектив и послать к нему курьера за автографом. Летом приближались муниципальные выборы, а партийные товарищи источили все когти ради победного участия в этом мероприятии.