Колокол. Повести Красных и Чёрных Песков

Произведения известного казахского писателя Мориса Симашко (1924-2000) известны широкому читателю. Они неоднократно выходили отдельными изданиями в СССР и за рубежом, переведены на многие языки мира.

Роман «Колокол» посвящен жизни и деятельности великого казахского просветителя Ибрая Алтынсарина. Действие произведения проходит на фоне общественной борьбы, развернувшейся в российском обществе, а также на национальных окраинах в период и после отмены крепостного права. В книгу включены  повести: «Емшан» - о могущественнейшем тиране султане-кипчаке Бейбарсе, правившем средневековым Египтом, «Искушение Фраги», посвященная классику туркменской поэзии Махтумкули, жившему и творившему в XVIII веке и «Парфянская баллада». Книга отличается глубоким проникновением в историческое своеобразие, быт, психологию Востока.

Творческое наследие народного писателя Казахстана, лауреата Государственной премии КазССР имени Абая, премии им. И. Шухова СП Казахстана, журналиста, переводчика, эссеиста, публициста, писателя Мориса Симашко остается востребованным в современном Казахстане.

Книги Мориса Симашко «Повести Красных и Черных песков», «Искупление дабира», «Хроника царя Кавада», «Семирамида» и другие выходили более чем на 40 языках народов мира в ведущих зарубежных издательствах. За перевод его романа «Маздак» для серии «Библиотека мировых шедевров» писатель Ежи Литвинюк был удостоен Государственной премии Польши.

Дебютировал прозаик крупно и весомо: в журнале «Новый мир» в 1958 году была опубликована повесть «В черных песках» о послереволюционных событиях в Средней Азии. Свежесть взгляда, своеобразная стилистика поразили и заинтересовали критиков и читателей. Произведение было высоко оценено: А. Твардовский, Б. Лавренев отметили талант молодого прозаика.

Спустя всего два года в этом же журнале печатается новая повесть Симашко «Искушение Фраги», посвященная классику туркменской поэзии Махтумкули, жившему и творившему уже в XVIII веке. Затем один за другим стали выходить его произведения: «Искушение Фраги», «Емшан», романы «Маздак», «Искуплениедабира», «Комиссар Джангильдин», «Колокол», «Семирамида», повесть «Гу-га». История и древняя культура Ближнего Востока, России стали неотъемлемой частью его творчества. Французский поэт и литературный критик А. Боске отмечал, что писатель умеет передать в своих восточных сюжетах «фантасгармонию и великолепие среднеазиатских пустынь и связанные с ними полеты духа, рассуждения о вечности».

Каждая новая книга неизменно покоряли читателей точным знанием эпохи, массой резко очерченных подробностей и глубоким психологизмом.

Раскрывая глубоко и проникновенно правду человеческой жизни, писатель был убежден в том, что именно на этой, географически конкретно очерченной территории была сконцентрирована мировая история, складывались отношения между Западом и Востоком. Именно отсюда начинались великие завоевания и великие переселения народов, позже охватившие и Европу.

В романе «Колокол» Ибрай Алтынсарин показан сторонником европейской формы образования для казахских детей, никогда не забывающего о своем национальном достоинстве. Писатель был уверен в том, что в совмещении этих двух качеств и состоит ныне национальная задача казахов.

Султан Бейбарс, бывший раб, правитель Египта герой повести «Емшан» еще в десятилетнем возрасте, во время одного из многочисленных набегов с запада, был уведен и продан удачливому рабовладельцу может оказаться выходцем из рода Берш. Это он остановил гуннов, которые грозили уничтожению египетской цивилизации. Лишь запах жусана — степной травы напоминал ему о далекой родине, о детстве. С этой небольшой повести, которая была переведена на 38 языков мира, по образному выражению А. Нурпеисова, начинается «запах «Емшана» в потоке истории.

Книги Мориса Давидовича Симашко — это увлекательное чтение. Оно построено на прочном фундаменте знаний мировой истории и цивилизации. Открыв первую страницу книги, читатель не расстается с ней до конца.

Кадиша НУРГАЛИ,

доктор филологических наук,

профессор

Николай Павлович умирал. Он лежал и смотрел в посветлевший потолок своим твердым сосредоточенным взглядом. Вчера Мандт, исполняя данное еще полтора года назад обещание не скрывать в этом случае правды, предупредил его о неизбежности конца. Но он знал все уже без Мандта. Это знание пришло в ту минуту, когда адъютант штаба передал ему в среду под конец дня серый продолговатый пакет с сургучом и красными молниями по шву. Первый раз в жизни, прежде чем ровным движением разорвать конверт, он посмотрел на лицо адъютанта. Там было несколько оспинок — на носу и щеках. Прочитав донесение, он положил его на подставку для бумаг и сказал: «Иди, братец!» Потом прошел вниз, в свою комнату, и лег на узкую железную кровать. Так и лежал он со среды, не вставая и не принимая пищи. Только многолетний слуга-чухонец заходил к нему.

Ближние лишь знали, что Николай Павлович слегка занемог простудою перед масленицей на свадьбе у дочери графа Петра Андреевича и в великий пост не смог приобщиться святых даров вместе с семейством. Лейб-медик Мандт ничего тревожного не говорил, даже когда государь перестал принимать пищу. Ждали выздоровления, и все занимались своими делами.

Когда Мандт наедине подтвердил ему неминуемое, Николай Павлович велел позвать проститься императрицу Александру Федоровну и детей. Ровным, твердым голосом он сказал цесаревичу: «Мне хотелось, приняв на себя все трудное, все тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас. После России я вас любил более всего на свете. Служи России».

Делал он все так из чувства того долга, которое было у него в прошлом. Слова выговаривались помимо него, он даже слышал их со стороны. И речь других людей тоже будто слушал теперь не он, а другой, неизвестный ему человек. Болезнь его была не простуда. Он хорошо знал, что если бы встал, как обычно, в зорю, и начал свой заведенный день, к чему привык еще много раньше — в саперной и инженерной службе, то все бы продолжалось и болезни никакой бы не было. Но продолжаться это не могло.

Впервые ощутилась неизбежность полтора года назад, когда, приехав в свою финскую Александрию на берегу залива, он приложил к глазу морскую трубу. Серые полосы резко приблизились, и он увидел красночерные железные обрубки с трубами, из которых поднимался черный угольный дым. Они страшны были своей уродливостью. Нелепо торчали в стороны палки механических лебедок, и ни один парус не украшал моря и неба. Как бы не веря себе, он опустил трубу и оглянулся. Шпили Санкт-Петербурга, столицы его царства, были совсем рядом. Англичанин, в котором еще сорок лет назад почуял он угрозу себе, пришел к порогу самого его дома…