Тем не менее естественный язык представляет собой открытую систему в том отношении, что он постоянно в процессе исторического развития изменяет свой лексический и грамматический состав. Поэтому, если бы даже Айдукевичу удалось обосновать корректность понятия замкнутого языка, то это понятие трудно было бы применить к естественному языку (например, воспользоваться им для подтверждения гипотезы лингвистической относительности).

Однако причины, по которым Айдукевич вскоре после создания своей концепции отказался от нее, были связаны с достижениями логики - прежде всего с появлением теоремы Тарского об истинности. Согласно Тарскому, понятие истинности непротиворечивой формализованной системы, охватывающей рекурсивную арифметику, неопределимо в этой системе. (И, далее, семантическая замкнутость языка является причиной семантических парадоксов.) По Айдукевичу же, об истинности картины мира, созданной в рамках замкнутого и связанного языка при помощи понятийного аппарата, принадлежащего этому языку, можно говорить, лишь используя этот понятийный аппарат.

Тем не менее, несмотря на подобную ограниченность этой попытки формализации, понятие конвенции применимо к ситуации употребления формального языка или другого искусственного кода хотя бы на уровне обыденного здравого смысла. Для каждой из таких ситуаций факт заключения соглашения является эксплицитным - например, язык эсперанто, дорожные знаки или таблица Менделеева. И именно это обстоятельство коренным образом отличает такой тип ситуаций от ситуации употребления естественного языка и затрудняет привлечение понятия конвенции для ее объяснения.

Единственный описанный случай заключения конвенции по поводу естественного языка - это изложенная в Библии история о соглашении Бога с Адамом об употреблении родовых терминов7.

Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей.

Бытие 2:19

Вне зависимости от того, понимать ли этот текст метафорически или иным способом, в силу своей огромной ассоциативной нагруженности он представляет чрезвычайно содержательную модель номинации. Обеспечение стабильности знака предстает здесь онтологическим принципом, отношение к которому важно для любой возможной теории языка, поскольку она берется заключать об именах (знаках языка) как о соответствиях вещей.

Прежде всего, здесь получает обоснование инструментальное понимание языка, лежащее в основе конструктивной парадигмы. Между языком и актом создания устанавливается связь, вооружающая человека некоторым полаганием, убежденностью по поводу сути, сущности, заложенных в каждом слове языка той убежденностью, которую сегодня философы-аналитики называют "verbal belief". Наделение именами животных является актом творения - утверждением подлинного, актуального места человека в мировом процессе, символом контроля человека, поскольку номинация естественных родов конституирует некоторые идентичности способов существования различных частей мира.

Называя вещи, Адам делал их такими, каковыми им надлежало быть и каковы они есть сейчас. Имя становилось неотъемлемой принадлежностью и важнейшей органической частью называемого. В оригинальном тексте на иврите онтологичность описываемого акта номинации еще более очевидна: употребленное здесь в значении "имя" слово hashem означает также и "Бог". Дать имя в этом смысле означает придать Божественное начало, вложить Божественное содержание, конституирующее уникальность вещи в ее целостности и позволяющее идентифицировать вещь.

С такой точки зрения связь между вещью и ее именем не (или, по крайней мере, не только) выступает как нечто внеположное (данное) человеку, но определяется языковой деятельностью человека. Вместе с тем конкретность приведенной модели дает основания для реализующего это положение конвенционального подхода к анализу природы языка. Содержание имени здесь ставится в зависимость от того способа, которым Адам употребляет это имя. Принимая этот способ, Бог тем самым заключает с Адамом соглашение о его дальнейшем употреблении. Имя является произвольно выбранным знаком, установленным в результате общего согласия конкретного языкового сообщества. Участие члена сообщества в языковом коммуникативном акте выражает его согласие на принятие соответствующего кода.

Приведенное описание предстает также и историей того, как Бог наделил Адама речью. Это первый случай произнесения Адамом слов; до этого он лишь слушал Бога. После того, как животные не проходят на роль "помощника, соответственного человеку", Бог создает второго человека - женщину, способную выступать в роли собеседника и поддержать языковую конвенцию. Имя ей также дает Адам, поэтому уже начиная со второго человека - первого нового члена конвенции - соглашение выступает для нового члена свершившимся фактом постольку, поскольку он может лишь принять его либо - с самыми саморазрушительными последствиями - отвергнуть8, но не изменить преднамеренно его условия. Согласие Евы, в отличие от согласия Адама, уже не выражается волеизъявлением: оно внедряется необходимостью существовать внутри данного сообщества, принятым порядком вещей, традицией и образованием.

Поскольку необходимость принятия конвенции носит внеязыковой характер, постольку конвенция выступает внешним стабилизатором значения. Но поскольку необходимость следовать грамматическим (внутриязыковым) правилам также может быть рассмотрена как результат конвенции, постольку она предстает и внутренним стабилизатором. В связи с этим может быть задан следующий вопрос: о чем, собственно, заключено подразумеваемое соглашение? Что является предметом конвенции? Иными словами,

что значит "условиться об употреблении языковых выражений"?