Мои глаза распахнулись.

Они тут же метнулись к углам потолка. По диагонали сверху висела камера.

Направленная прямо на меня.

Боже мой.

Он видел, как я мастурбировала в его доме.

Он видел мою широко раскрытую киску.

Мои пальцы, играющие с ней.

Портсигар.

Портсигар, портсигар, портсигар.

Мне хотелось сгореть прямо там и тогда.

Но я отказалась выглядеть униженной.

Я прочистила горло и улыбнулась в камеру.

— Да?

— Ты закончила загрязнять мою библиотеку? — Это прозвучало спокойно. Невозмутимо и безрассудно.

Меня вдруг разозлило, что он не ворвался в комнату, как только увидел, что я раздвинула ноги. Не швырнул меня к окну и не оттрахал до потери сознания.

Я опустилась на полки, не раздвигая ног.

— В основном.

Я знала, что он все равно все видит.

Мой набухший клитор. Мои розовые складочки. Соки, стекающие по моим бедрам на его ковер. Остатки крови от пальца Бретта, рисующего неаккуратные мазки на моих бедрах.

Но я отказалась показать ему слабость.

— Что именно в комнате тебя возбудило? Это были твердые обложки Достоевского и Мураками или картины Дега?

Я смахнула со лба челку.

— В основном это было отсутствие тебя.

Он хихикнул на другом конце интеркома. Статический шум, который все равно успел проникнуть в мое нутро.

Я вытерла руки.

— Мы закончили болтать?

Мне захотелось встать и привести себя в порядок. А потом, очевидно, забиться под камень и провести остаток жизни, сокрушаясь о случившемся.

— Почти. — Молчание. А потом: — Соси свои пальцы.

Я хотела бросить ему вызов. Отказать ему. Но…

Я также хотела сделать это для себя. Мои соски уже снова запульсировали, и мое тело пришло в движение по его хриплому приказу.

Я повернула голову, чтобы усмехнуться в камеру.

— Попроси вежливо.

Он сделал паузу, обдумывая это.

— Будь любезна, засунь пальцы в рот и попробуй, как действует на тебя само мое существование.

— Много наглости?

— Много. И все это, от корня до кончика, вот-вот заполнит твою киску, попку и рот. Скоро.

Дрожь нетерпения и эйфории прокатилась по мне. Я хотела этого. Я хотела этого больше всего на свете в этот момент.

Я провела влажным пальцем по соску.

— Как ты думаешь, ты способен прикоснуться ко мне?

Еще один такт молчания.

Он твердо ответил:

— Я знаю, что могу.

Медленно я поднесла пальцы ко рту и пососала, не отрывая взгляда от камеры.

— Вкусно? — Голос получился твердым. Напряженным. Едва контролируемым.

— Ты даже не представляешь.

Я ухмыльнулась, подтянула колени и стянула с себя испорченные трусики. Платье упало с моих ног, когда я поднялась на ноги.

Я присела, собирая трусики и портсигар, собираясь спрятать их в карман формы.

В динамиках раздалось что-то похожее на мрачное хихиканье.

— Никакого воровства, маленький осьминог. Это твоя вторая кража. Мне повесить таблички в каждой комнате, чтобы напомнить тебе о правилах?

Я хмуро посмотрела в камеру.

— Это дешевый портсигар.

Я достигла нового минимума. Стоя в пустой комнате, разговаривая с боссом, на которого я хотела взобраться, как на дерево.

И все же, почему-то, это было похоже на кайф.

— Тем не менее он мой.

— Я куплю тебе другой.

— Боюсь, этот совершенно незаменим.

— Ты просто дергаешь меня за ногу.

— Дорогая, я хочу сделать гораздо больше, если ты мне позволишь. — Он сделал паузу. Что-то похожее на хриплое хихиканье защекотало мне уши.

Я скрестила руки.

— Что теперь?

— Это не дешевый портсигар.

— Насколько он может быть дорогим?

— Дело не в цене. Дело в истории.

Я поборола желание спрятаться в тень, чтобы окончательно разобраться со всем антиквариатом, который хранился в этой комнате.

— Что? — Я откинула волосы на одно плечо. — Это принадлежало Уинстону Черчиллю?

— Почти. Томасу Джефферсону. Он держал ее в другой руке, когда подписывал Декларацию независимости.

Ну, блин.

Я ни за что не смогу исправить такую оплошность. Да и смысла нет пытаться.

С большей уверенностью, чем я ожидала, я подошла к пустой витрине, откинула крышку и спрятала портсигар внутрь вместе с трусиками.