Но он не открыл.

Зак поправил свернутое полотенце на шее, глаза по-прежнему были закрыты.

— Не хотелось видеть твое лицо.

— Ты сейчас серьезно?

— Думаю, мы уже поняли, что я не из тех, кто шутит.

Шагнув вперед, я покачала головой.

— Ты не можешь просто взять и не прийти.

— Могу. — Его глаза распахнулись, и за 0,2 секунды его настроение изменилось с беззаботного на внимательное. — В качестве примера — я так и сделал.

— Если бы ты сказал мне, я бы могла выспаться.

— Не-а. У тебя была тренировка с Андрашом.

— Я могла бы все изменить.

— Опять негатив. У тебя есть работа, Золушка.

— Но я…

Он прервал меня.

— Знаешь ли ты, что самка осьминога не ест и не чистит себя после родов? Она умирает вскоре после того, как позаботится о своих яйцах. Самцы тоже становятся дряхлыми и умирают через несколько недель после спаривания.

Что?

— Это удручает. — И странно. — Спасибо за не очень веселый факт. В любом случае, вернемся к теме…

— Самка осьминога может отложить до четырехсот тысяч яиц. И она проводит свою жизнь, защищая их днем и ночью, прикрывая их своим телом, прежде чем погибнуть, как только они вылупятся.

— Ты претендуешь на карьеру в National Geographic? — Соленый пот просочился мне в рот. Влажный воздух пропитал все мое тело с ног до головы. Это уже не было похоже на гламурное противостояние, как я ожидала. — Какое отношение все это имеет к делу?

— Ты кажешься очень верной. — Он поднял плечо. — Когда-то я знал такого человека.

Я не хотела позволять ему подливать мне масла в огонь. Тем более что это был первый раз, когда мы разговаривали друг с другом после того, как он увидел, как я мастурбирую.

Я покачала головой.

— Я так зла на тебя.

— Не стоит.

— Почему?

Его ноздри вспыхнули.

— Потому что.

— Это не ответ, Зак.

— Потому что… — Он ударил по боку скамейки, дыша огнем. — Единственная причина, по которой я не пришел, — это то, что ты искушение.

Полотенце, лежавшее на плечах, заставляло его грудные мышцы двигаться вверх и вниз. Он был великолепно красив. Его можно было облизывать с ног до головы.

И мы были совсем одни.

Его признание принесло мне удовлетворение.

— Ты находишь меня привлекательной? — спросила я, хотя чувствовала себя примерно такой же желанной, как испачканная салфетка, потея от веса своего тела через одежду.

Он стряхнул ворсинки с полотенца, закрепленного на талии.

— Ты знаешь, что да.

— У тебя забавный способ показать это.

Его губы сжались.

— Это… трудно.

— Хм. — Я постучала пальцем по своей губе. — Так обычно и должно быть, милый. Если только тебе не нужна виагра.

— Я об этом не говорю. — Его взгляд скользнул к полотенцу. Он твердел под ним, гребень его толстого, длинного члена упирался в безупречно белую ткань. — Я говорю обо всем этом. Прикасаться. Отпускать. Меняться. Одно дело — пытаться и добиваться успеха. Но если я потерплю неудачу… — Он выругался, потирая челюсть.

— Если я потерплю неудачу, это будет гвоздь в крышку гроба. Последнее подтверждение того, что я должен полностью смириться с тем, что у меня никогда не будет и следа чего-то человеческого, чем я мог бы наслаждаться.

— Зак… — Мой голос надломился.

— Я живу жизнью бессмертного. Для меня ничего не значит, Фэрроу. Ни жизнь. Ни смерть. Ни еда. Ни вода. Ни смех. Я не испытываю никаких эмоций по той простой причине, что у меня их нет. Ты — единственный человек, которого я когда-либо встречал, к которому мне хотелось бы прикоснуться. Так что, если это не сработает…

— Сработает, — оборвала я его, сердце колотилось так быстро, что грудь могла разорваться в любую секунду.

Я хотела помочь ему. Не только потому, что покалывание между ног становилось невыносимым каждый раз, когда мы оказывались в одной комнате, но и потому, что я хотела, чтобы мужчина, который защищал меня, жил.

Чтобы он чувствовал себя нормально. Чувствовал удовольствие. Оргазмы.

Я передернула плечами, глядя ему прямо в глаза.

— Я позабочусь о том, чтобы это сработало.

Он поджал губы, в его зрачках затаилась явная настороженность… но и что-то еще.

Любопытство?

Внезапно стены крошечной, палящей комнаты словно надвинулись на нас.

Я решила действовать.

Одним плавным движением я схватил подол рубашки и сорвал ее, бросив на деревянные доски.

Зак никак не отреагировал, лишь горловое клокотание подсказало мне, что он внимательно следит за происходящим. Сердце заколотилось в груди.