– Давно пора тебе встать и дать показания, – сказал Большой Джим.

– Я здесь, старик, – заверил его Салли и впервые за многие дни почувствовал себя цельным. Если это судьба, так тому и быть. – Давай проведем раунд-другой. Посмотрим, кто первый покинет ринг.

Ухмылка отца сделалась шире.

– Пеняй на себя, – сказал он.

По-прежнему предчувствуя засаду, Салли отпустил дверь, и та захлопнулась за ним, отрезая путь к отступлению. И если только отец не обзавелся дружками в аду, они остались один на один.

В два часа ночи мисс Берил разбудил скрежет, будто вдали кто-то тащит по полу тяжелую цепь. “Мы носим цепи, которые сами же и сковали”, – подумала она, ожидая, что на пороге ее спальни, подобно диккенсовскому привидению, возникнет Клайв-младший. “Уж не значит ли это, что у меня сейчас опять кровь хлынет носом”, – подумала мисс Берил, села в кровати и, спустив ноги на пол, попыталась нашарить тапки. Прежде чем встать, покрутила ступнями, сжала кулачки. Раньше приступам предшествовало покалывание в конечностях, сейчас же она ничего такого не чувствовала. И когда мисс Берил поднялась на ноги, голова у нее не закружилась и не появилось ощущения, будто руки и ноги где-то далеко.

Может быть, дело в том, что этот долгий день – такой безжалостный – никак не хочет с ней расставаться. Мисс Берил нашла халат и направилась в кухню, включила яркий верхний свет, убежденная в том, что если по дому и бродит призрак, гремя цепями, он не осмелится вторгнуться следом за ней в эти радостные, светлые, стоваттные пределы. Чай в эту пору, пожалуй что, пить не стоило, но мисс Берил все равно поставила чайник и ждала у плиты, не сводя с него глаз, ожидая, что в соседней комнате вот-вот зазвонит телефон.

Он звонил, когда она вернулась из Шуйлер-Спрингс, и, прежде чем отключить телефон, она ответила на несколько звонков. Два были от репортеров – о том, что Клайва-младшего невозможно найти и получить у него ответ, они теперь предпочитали упоминать как о “его исчезновении”. Еще звонила его коллега из банка, мисс Берил сообщила ей, что нет, Клайв-младший не звонил, не оставил ни инструкций, ни намека, куда он уехал и с какой целью, но женщина ей не поверила.

Когда мисс Берил вернулась из Шуйлер-Спрингс, в почтовом ящике ее дожидался желтый конверт, который она позавчера вручила Эйбрахаму Уэрфлаю. Его содержимое должно было бы вызвать у мисс Берил радость и облегчение, однако почти что не ободрило ее. Внутри лежала записка, сделанная от руки: “Не сумев Вас застать, я взял на себя довольно большую смелость и изъял содержимое конверта из конторы окружного секретаря, делу еще не дали ход. Разумеется, если Вам будет угодно, мы в любое время вновь направим им эти бумаги, но, учитывая последние события, я считаю своим долгом категорически предостеречь Вас от передачи сыну какой бы то ни было собственности – по крайней мере, пока. Второй вопрос, который мы с Вами обсуждали, решился согласно Вашим распоряжениям”.

Значит, вот чем окончился ее незадавшийся компромисс, ее попытка поступить правильно, совместить несовместимые требования разума и души, облегчить совесть, а это, по меткому замечанию Марка Твена, “не проще, чем унять старого брехливого пса”. Ибо верность и справедливость, как бы ни были они важны разуму, редко находят отклик в душе человека, в глубочайших ее глубинах прячутся тайны симпатии и любви – их либо чувствуешь, либо нет, совсем как инстинкт, это он владеет тобою, а не наоборот, высмеивая такие слова, как “следует” и “положено”. В душе человека невозможно достичь компромисса. Вот где ошибки обходятся слишком дорого. Вот где падают черные ветви. Вот где Господь обрушивает кару.

Мисс Берил снова услышала скрежет, цепь по полу так и тащили, она отправилась выяснить, в чем дело, и, переходя из комнаты в комнату, всюду включила свет. Звук доносился из прихожей, которую они делили с Салли. Пожалуй, неблагоразумно открывать дверь, чтобы узнать, что за существо по ту сторону. Но мисс Берил решила, что Бог не любит трусов, и приоткрыла дверь.

В прихожей горел свет, за дверью, у подножия лестницы, которая вела в комнаты Салли, стоял доберман с перекошенной мордой. Один конец цепи – мисс Берил опознала скрежет поразительно верно – был прикреплен к усыпанному блестящими камешками ошейнику добермана. Второй не прикреплен ни к чему. Насколько мисс Берил могла судить, кроме добермана, в прихожей не было ни души, но открыть дверь чуть шире, чтобы в этом убедиться, она не отважилась. “Ты кто?” – спросила она добермана, тот вздрогнул от ее голоса, и, видимо, у пса приключилась судорога, потому что он точно подстреленный привалился к балясинам перил. Не успела мисс Берил сообразить, что происходит, как открылась входная дверь и появился Салли с отверткой в руке.

– Я прикрутил на место перила, – сообщил он, едва мисс Берил открыла пошире дверь, дабы целиком обозреть эту странную сцену.

Салли, казалось, нимало не удивился, увидев привалившегося к перилам добермана, а это значило – хоть и необязательно, – что он и привел собаку. Не удивился Салли и тому, что его хозяйка бодрствует в два часа ночи.

Вообще-то мисс Берил показалось, что жильца ее, судя по его виду, отныне не удивить ничем. Он был бледнее, худее и призрачнее обычного, хотя и не походил на диккенсовское привидение.

– Миссис Пиплз, вы не будете против, если я к вам зайду и сниму ботинки?

– Конечно, не буду, Дональд. – Мисс Берил на шаг отступила от двери.

Тут пес глубоко вздохнул и повалился на пол. Салли и мисс Берил уставились на добермана. Салли покачал головой.

– К вам можно с животными?

– А он лает? – поинтересовалась мисс Берил.

– Только что лаял, – отчего-то дрожащим голосом сообщил Салли. – И вовремя, кстати. Я едва не шагнул по воздуху в пустоту.

Мисс Берил ждала подробностей, но Салли не стал объяснять. Он был так худ и бледен, что воздух вполне мог быть его естественной стихией.