Салли замедлил шаг, боль и тошнота чуть утихли. Он глубоко вздохнул и произнес:

– Ух.

– Да ладно тебе, он же еще ребенок, – сказал Питер, явно имея в виду силу Шлёпы – точнее, его неспособность причинить серьезную боль. Питер не понимал, почему его отец, всегда такой крепкий мужик, так себя ведет.

Салли задрал штанину – так проще объяснить. Увидев отцово колено, Питер с ужасом округлил глаза, как Уилл.

– Это тебя Шлёпа так? – недоверчиво уточнил он. – Детской книжкой?

– Дурак, что ли, – ответил Салли, довольный реакцией сына. – Я упал с лестницы. Год назад.

– Господи… – с огромным облегчением повторил Питер. – Тебе надо к врачу.

Салли фыркнул;

– Я был уже у двадцати.

Он опустил штанину, но Питер по-прежнему таращился на его колено, точно даже сквозь ткань видел жуткий лиловый отек. Они повернули к “гремлину”.

– И что они сказали?

– Двадцать разных вещей, – ответил Салли, хотя это было не совсем так. – Хотели сделать мне новое колено, еще тогда, когда это случилось. Конечно, надо было соглашаться.

Тогда он считал иначе. Боль после перелома была сильной, но все же терпимой, и Салли решил, что со временем она пройдет, как всякая боль. Согласись он на операцию, не работал бы еще дольше, а такого он позволить себе не мог (и это была почти правда). На самом же деле он отказался от операции потому, что сама мысль о новом колене казалась ему идиотской. По правде говоря, когда ему это предложили, Салли даже рассмеялся – решил, что доктор шутит. В детстве ему никогда ничего не давали взамен. “Если не умеешь ценить то, что у тебя есть, не беги ко мне, не плачься и новое не проси”, – твердил отец. В доме отца тот, кому случалось пролить за ужином молоко, оставался без молока. Если мяч залетел на крышу – тем хуже для тебя. Не надо было его туда бросать. Если снял с руки часы и где-то забыл, а теперь хочешь узнать, сколько времени, прогуляйся до центра и посмотри на часы на фасаде Первого национального банка. Их туда повесили специально для тех дураков, повторял отец, которые теряют свои часы.

В детстве Салли ненавидел нетерпимость отца к ошибкам – главным образом потому, что эта нетерпимость относилась к чужим ошибкам. Однако он все же привык к подобному отношению и, будучи уже взрослым, предпочитал обходиться без того, что сломал, – невелика плата за то, чтобы поступать по-своему.

– Так почему бы тебе сейчас не согласиться на операцию? – спросил Питер.

– Слушай, – сказал Салли, – не беспокойся за меня.

Он всего лишь хотел сообщить Питеру о травме, а вдаваться в подробности или пускаться в объяснения не желал. За год после падения в колене развился артрит, по этой причине оно и болело сильнее, если верить врачам страховой. Они утверждали, что Салли оказался в такой заднице именно потому, что не согласился на операцию, когда ему предлагали. По крайней мере, так излагал их позицию Уэрф.

– Это отек, – сообщил Салли. – Надо опять сходить откачать жидкость. Вот только это дорого, чертовски больно и толком не помогает.

Они медленно вернулись к машине. Салли заметил, что Энди опять в детском кресле. Уилл уже не плакал и боязливо поглядывал на деда в боковое окно. Шлёпа рассматривал книжку с новообретенным, как показалось Салли, уважением к печатному слову. Шарлотта массировала виски, глядя прямо перед собой; из машины она не вышла.

– Я чем-то обидел твою жену? – догадался спросить Салли.

Ему часто случалось обижать женщин, хотя он не собирался этого делать и даже не понимал, как умудрился. Может, Шарлотта боялась, что он испачкает им машину. А может, он еще раньше чем-то провинился перед ней. Может, именно Питер настоял на том, чтобы его подвезти, а Шарлотта как раз не хотела.

Но Питер покачал головой:

– Ты тут ни при чем, это все я.

Салли ждал, что сын объяснится, но Питер молчал, и Салли откликнулся:

– Сочувствую.

– Пожалуй, она имеет на это полное право.

Салли разглядывал сына, а тот, в свою очередь, разглядывал жену и сыновей, точно они были чужие. Питер сказал это как бы между прочим, но Салли вдруг показалось, что это своего рода признание. Если так, то сын впервые в жизни признался ему в чем-то, и не успел Салли сообразить, приятно ли ему такое доверие, как Питер сопроводил первое признание вторым:

– Наверное, мама тебе не говорила, что меня не приняли в штат.

Вот и ответ на вопрос, приятно ли ему такое доверие. Салли понял, что и дальше с удовольствием ничего не знал бы.

– Нет, – ответил он. – Я же тебе сказал. Я действительно давно не видел твою маму, даже мельком.

– Это было еще прошлой весной, – пояснил Питер. – Обычно дают год на поиски новой работы.

Салли кивнул.

– Ну и как?

– Да пока никак, – ответил Питер.

– Мне жаль, что так получилось, – сказал Салли, это была правда, пусть и слабое утешение.

Питер по-прежнему не смотрел на него, по-прежнему разглядывал жену и детей, теснившихся в обшарпанном “гремлине”.