– Как думаешь, кто в той машине? – спросил Руб.

– Наверное, чей-то муж.

Они вернулись к работе и молча загрузили блоки в кузов, можно было ехать. Руб плюхнулся на сиденье рядом с Салли, и тот опустил стекло, невзирая на холод. От Руба пованивало, как всегда в холодную погоду.

– Хотел бы я, чтобы он все-таки дал мне эту стипендию, – сказал Руб.

Закончили они почти в семь. Последние две партии отвезли уже в темноте, только месяц мелькал между туч, для света и для компании. Руб продолжал желать, чтобы как-то себя развлечь. С пяти часов вечера он желал, чтобы было светло. Он пожелал, чтобы они прервались на ужин, тем более что так и не пообедали. Он пожелал съесть классный огроменный двойной чизбургер, который подают в “Лошади”, с кучей лука, классным огроменным куском сыра, латуком и помидором, – такой огроменный, что приходится открывать рот во всю ширь, чтобы откусить от него. К чизбургеру он пожелал капустный салат, который тоже подавали в “Лошади”, и картошку, только что из фритюра, чтобы соль прилипала как следует. Еще ему хотелось бы не работать в праздник. Смысл имело разве что это последнее желание. Руб желал бы вернуть машину Бутси на парковку “Вулворта” до того, как жена выйдет с работы и вынуждена будет отправиться домой пешком, ее это всегда так бесило, что она готова была врезать ему по яйцам.

– Давай заедем в “Лошадь”, – предложил Руб, когда они выгрузили последнюю партию бетонных блоков и Салли дал ему денег.

Руб не любил, чтобы деньги лежали без дела. Он любил, чтобы они работали. Чтобы на них можно было купить классный огроменный двойной чизбургер и разливное пиво. Он любил тратить, пока жена не узнала, что у него есть деньги.

– Без меня, – сказал Салли. – Я устал, весь испачкался и воняю почти как ты.

– И что? – спросил Руб. Указанием на то, что он воняет, его было не пронять. – Это всего лишь “Лошадь”. Ты разве не проголодался?

– Я так умотался, что жевать сил не хватит. – Былая радость от возвращения к работе пала жертвой усталости. Салли уже не понимал того оптимизма, с каким решил, будто справится без помощи Руба.

– Жевать всем хватит сил, – заметил Руб.

– Может, заеду попозже, – сказал Салли. – Передай Бутси привет. И мои соболезнования, что она вышла замуж за такого придурка.

– Хотел бы я, чтобы мне не надо было ехать домой и видеть ее, – признался Руб, садясь в женин “понтиак”. – Она мне врежет по яйцам.

– А ты увернись, – посоветовал Салли. – Цель-то невелика.

Планировка комнат Салли была такая же, как и у мисс Берил этажом ниже. Впрочем, совпадение ограничивалось лишь планировкой. Комнаты мисс Берил были уставлены тяжелой дубовой мебелью, терракотовыми горшками, плетеными слониками, на стенах новые обои, застекленные афиши выставок, репродукции в рамках, на столах изящные вазы и призрачные кораблики этрусков, многочисленные сувениры из путешествий – у Салли же было пусто, как в чистом поле. Комнаты его не сильно изменились с того самого утра, когда он, много лет назад, перебрался сюда со всей своей мебелью. Переезд не занял и часа; скудные пожитки, которые Салли привез с собой, лишь подчеркивали высоту потолков и простор комнат, и эхо разносилось по ним, когда Салли ходил туда-сюда по деревянному полу. Салли тогда было сорок восемь, и почти всю свою взрослую жизнь он провел в темных, тесных, заставленных мебелью комнатушках – впрочем, ему это нравилось. Рут давно убеждала его найти жилье поприличнее, уверяя, что его угнетает именно нездоровая обстановка. Салли не спорил, но и не переезжал. Он понятия не имел – и тогда, и сейчас, – что именно его угнетает, но подозревал, что все же не обстановка. Словом, заставить его переехать сумело разве что случившееся. Как-то раз он вышел из старой квартиры купить сигарет. Последняя сигарета из его последней пачки дымилась в пепельнице на подлокотнике потрепанного дивана.

До магазинчика было всего два квартала, и Салли пошел пешком. Он никуда не спешил: работы у него не было. Встретил знакомых, остановился потрепаться о том о сем. В магазине купил сигареты, поболтал с копом, околачивавшимся у кассы. Когда завыла сирена, коп ушел, а Салли, воспользовавшись случаем, сделал ежедневную экспресс-ставку у Рэя, хозяина магазина, печального фаталиста (шел последний год его конкуренции с супермаркетом). Букмекерская контора открылась лишь через год и фактически похоронила все три бакалейные лавки Бата.

– Похоже, где-то веселуха, – сказал Рэй, когда мимо с ревом промчалась пожарная машина.

– Нам это не помешает, – рассеянно ответил Салли и закурил сигарету, пытаясь понять, откуда взялось смутное, холодное беспокойство, почти предчувствие беды, на котором он вдруг поймал себя. Салли попрощался с Рэем и пошел домой. Пожарная машина свернула на улицу Салли и почему-то выключила сирену. По перекрестку бежали люди, в небо над крышами валил черный дым. Вдалеке вновь послышались сирены. Мимо Салли пролетел полицейский автомобиль.

К приходу Салли вокруг дома уже собралась большая толпа. Из окон полыхало пламя, рвалось в низкое небо. Пожарные уже отчаялись справиться с огнем и поливали из шлангов соседние дома с обеих сторон, чтобы те не занялись из сочувствия. Одно дело – потерять дом, но они не хотели потерять целый квартал. Делать было нечего, разве что присоединиться к толпе; Салли так и поступил.

Чуть погодя его заметил какой-то мужчина и поздоровался.

– Вы ведь живете поблизости? – уточнил он.

– Вот здесь. – Салли указал на бушующее пламя. – То есть жил раньше.

Его слова привлекли всеобщее внимание.

– Эй! – выкрикнул кто-то. – Да это же Салли. Он не погиб, он здесь.

Толпа с подозрением уставилась на Салли. Прошел слух, будто он сгорел, и люди быстро примирились с мыслью о большой человеческой трагедии. Расставаться с ней им явно не хотелось, Салли это видел. Он виновато улыбнулся толпе.

Наконец прибыл Кенни Робак, отец Карла, хозяин дома, и подошел к Салли.

– Я слышал, ты погиб, – сказал он. – Сгорел заживо.

– Надеюсь, об этом не напишут в газетах, – ответил Салли.