– Какое отвратительное место, – без стеснения заключил Григорий.

19 ноября 1988 года, позднее утро

Семья прошла пару десятков метров от живой изгороди, что отделяло село от реального и цивилизованного мира. Прошло пару минут, но всё вокруг было мертвенно тихим. Складывалось ощущение, будто всё вокруг давно погибло.

– Похоже, здесь вообще никто не живёт… – с дрожью в голосе произнесла Мария. Вера прижалась к маме.

– Есть кто живой? – резко крикнул Григорий, от чего всех членов его семьи дёрнуло от неожиданности.

На зов никто не отозвался; ни писка, ни шороха, даже эхо где-то затерялось.

– Что за бред, на улице уже… – отец семейства отодвинул рукав, обнажив поношенные, но всё же пригодные для использования наручные часы. – Какого?.. Часы остановились, как на зло. Я ведь помню, что ещё на стоянке они работали. В общем, половина одиннадцатого, а все спят. Тоже мне, деревня…

То ли это была неудавшаяся шутка, то ли Григорий таким образом попытался оскорбить местных жителей, если такие были.

– Серёжка, поищи кого-нибудь, – приказал отец сыну. Будущий выпускник кадетского училища без капельки энтузиазма отправился в глубь хижин. – И побыстрее!

Серёжа скрылся за самой ближайшей постройкой, и просто сделал вид, что действительно занят делом, но сам сел на полено и с тоской оценивал пустоту Неясыти. Хоть в чём-то он был согласен с отцом: это было паршивое место.

Вокруг никого не было, ни единой души в поле зрения, и, возможно, на многие километры вокруг. Серёжа достал из внутреннего кармана куртки маленький свёрток, набитый табаком. Это была последняя сигарета отца из предыдущей пачки. В тот день он что-то активно обсуждал с Марией, и почти не курил, из-за чего пропажу в одну палку попусту не заметил. Хоть он и имел дело с сигаретами (в кадетском корпусе это было строго запрещено, вплоть до исключения, но находились и те, кого ничего не смущало), он всё же не спешил прибегать к такому выходу. Как на него подействует эта никотиновая зараза, так же расслабляюще, как и на отца, или же только усугубит его и без того неприятное ощущение в груди?..

Табак пах горько, его ни то что не хотелось курить, но даже и подносить к носу было неприятно. «И это люди употребляют в себя?!». Это была зависимость, болезнь, вынужденная мера заставить организм сменить фокус с одной проблемы на другую. Это могло быть именно то, в чём и нуждался Серёжа… но больше всего он нуждался не в сигарете, а в том, чтобы отец в кои-то веки заткнулся и отстал; чтоб настала тишина... Прямо как сейчас, когда он один сидит у какой-то дряхлой избы и вокруг нет ни души.

Он смял сигарету, и весь табак рассыпался, смешавшись с сухой травой. У него даже не было спичек. Это не решение, это мимолётная блокада, платить за которую придётся позже, причём очень дорого. Если отец действительно надоест ему настолько, что нервы не выдержат, то там будет решать случай. В случайности верить куда проще, чем в ложь.

Поднимая глаза от земли, Серёжа заметил маленькую тень, что юркнула под доски старого сарая. Кто это был? Кошка? Собака? Кем бы ни являлась эта тень, сейчас её уже нет, как и сигареты или надежды, что отец станет нормальным человеком. Юноша поднялся на ноги и начал возвращаться. Пусть все думают, что его поиски закончились неудачей, – Григория это только позабавит, после небольшого приступа злости, – это будет очередное мимолётное несчастье в семье Беговых.

– А вот же он! – раздался удивлённый – и радостный?! – крик отца. – Иди сюда, Серёжка! Мы тут как раз говорим о том, что приехали посмотреть на дом, да тётку помянуть.

Кишки зашлись в узле, сердце забилось в настолько бешеном темпе, что лёгкие начали отказывать. Серёжа впал в ступор, – он впервые видел улыбку на лице отца. Почему она была такой фальшивой, почему от неё исходили, казалось бы, тепло и доброта? Он испытывал страх, который не встречал даже в драках.

– Ну иди сюда, – «увалень» – читалось во взгляде, – сынок!

Губы лгали.

Юноша медленно подошёл. Его не пугали побои и маты, не пугало грубое отношение и угрозы, но эта ложь, эта улыбка, непривычные глазам фанфаронства пугали. Что ещё мог сделать этот человек, какие ещё у него были секреты, что могли появиться даже спустя семнадцать лет совместной жизни?..

Григорий обнял сына за плечо. Обнял!

– Да, мы недавно получили завещание от бабули Жданы. Увы, мы с ней почти что не виделись, только когда я был совсем мелким. Помню её в детстве. Она была такой милой женщиной, всегда умела составить о себе впечатление. Только я никогда не был у неё в гостях и… жаль, что этому послужил такой ужасный повод. Не подскажете, где её дом? – Отец смотрел куда-то перед собой, Серёжа стоял рядом, прямо под тяжёлой и крепкой рукой, как на цепи. Мария и Вера стояли за отцом семейства – они знали, чья очередь сейчас говорить, и кому следует оставаться «не у дел».

Но с кем говорил Григорий, с кем разговаривала эта иллюзия превосходного семьянина, эта фальшивая кукла идеала благоразумия и добра, которую Серёжа никогда раньше не видел? Казалось бы, он даже не заметил рядом с собой незнакомого мужчину, морщинистого и в годах. Как долго они разговаривали? Как он заслужил к себе такое необычное уважение, которое никто никогда не получал?..

Этот незнакомец, выглядящий как бездомный, в неухоженной, засаленной и грязной шубе. Лицом он был стар, однако такую картину создавали не морщины, а глубокий и умный вид; дружелюбная фальшь и заинтересованность незнакомца была куда более выраженной, чем у Григория, будто кто-то специально нарисовал это стареющее лицо на том, кому оно не должно принадлежать. Чёрные волосы, зачёсанные назад, только усиливали эффект холодности и мудрости. Он смотрел прямо на Серёжу, полностью игнорируя отца семейства, и улыбался.