— Вторая? Хм-м-м… Знаю. Но что именно? То что она старше? То что она твоя учительница? Или то что их у тебя двое?

— Последнее, — опустив голову вздыхаю. — Вы и об этом знаете. Мне… Мне даже немного стыдно. Но дело не в этом, а…

— Знаю, я директор и должен всё знать. Ситуация твоя, мягко скажем для самого тебя не простая. Но за то что пришёл ко мне — хвалю. Никогда не отказывайся от помощи. Не во всех вопросах можно разобраться самому. Особенно в этом. И дело тут не в Лене, не в Тане, а в тебе. Ты не можешь отпустить прошлое, и поскольку честный то живёшь по правилам. Старым, к новым ты ещё не привык. И с одной стороны это хорошо.

— А с другой?

— С другой, надо обладать гибкостью. Уметь подстраиваться и изменяться. Наш социум как невероятно прост, так и сложен. И ты, Игорь, или станешь полноценной частью общества, или в итоге замучаешься. Понимаю, две жены и более, для тебя дикость, но для нас это нормально. У меня две, у Василь Макарыча твоего тренера две. У многих две, три, а в редких случаях и пять. В этом нет ничего страшного, для нас. Это часть нашей культуры, жизни, истории. Я помню этот указ, хорошо помню. Знаешь как всё было? У-у-у, расскажу не поверишь. Я тогда на стройке работал, Лазаревск строил. Мечтал что поступлю в институт, стану учителем. Мечта у меня такая была. Пока же по три смены пахал. Жена моя, Верочка, там же крановщицей работала. А вокруг разруха после войны, голод. И в тот вечер… Как сейчас помню, сидим мы за столом. У нас на двоих буханка чёрного хлеба, банка грибного паштета, и настоящее сокровище для моей любимой. Парочка «клубничников.» Сидим мы, смотрю на жену, не нарадуюсь. А тут указ по радио. Так мол и так, приняли новый закон о многожёнстве. А вы, граждане, извольте исполнять. И я как бы не против, видел на войне случаи. Они были, поверь мне… Знал я человека, у которого до указа шесть жён было. Но я тогда дураком был. Наслушался недовольных, поддался общим настроениям, и мне всё это таким диким казаться начало. Неправильным, аморальным. Я даже ругаться вместе со всеми начал. Как и они не мог понять как наши лидеры до такой мерзости додумались. Забыли мы об этом, не думали, не вспоминали. Время шло, тяжёлое время. И тут смотрю я на знакомых своих, на начальство и глазам не верю. Мужиков-то после войны почти не осталось, одни девки работали. Но тут, один вторую взял, другой. Их конечно, осуждать бросились, до драк дело доходило. Однако начальство всё это быстро пресекло. А потом смотрю… Один в деревне участок получил и с жёнами туда перебрался. Второму квартиру дали, продуктовые пайки выдавать начали. Долго я над всем этим думал, как и большинство неправильным считал, с друзьями кто решился здороваться перестал. Человека, который мне неоднократно жизнь спасал ненавидеть начал. А время было… Смерть тогда ещё всех косила, а когда двадцать часов в сутки чтобы себя и жену прокормить работаешь, не до романтики, и не до детей. Да и я, слушая доброхотов и всезнающих вёл себя как идиот. А потом…

Бригадир вмешался. Меня на собрание и как начали чихвостить. Я даже уехать хотел.

Шёл по улице, бесился. Так бесился, что совсем плохо стало. И тут я встретил сослуживца. Воевали мы вместе, смерти в глаза смотрели, вот он и высказал мне всё. Заставил вспомнить каким я был раньше, как человека этого, с шестью жёнами поддерживал, как они все, не один, не два, а сотни раз рискуя собой спасали меня, лечили, на себе с поля боя выносили. И вот он мне быстро мозги на место поставил. И только тогда я понял, что не по прихоти так государство решило, и не по скудоумию. Выхода другого не было, ни у них, ни у нас. Вымирали мы. И убивать друг друга начали. Понимаешь, я просто не заметил, как из чуть сволочью не стал. Как наслушался придурков и чуть не предал товарищей. А потом…

— Что?

— Самое интересное, — улыбается Иван Палыч. — Сидели мы в пивнухе. Друг мой ушёл, а я. Я запечатлился, на продавщицу. Ага… Правда тогда я от страха убежал. Домой… Жене всё рассказывал со слезами. Прощения просил. А она меня за руку взяла и увела к пивнухе. А там… Жизнь очень очень быстро наладилась. И время появилось, и выжить стало легче. Государство нам сразу же помощь выделило. Пайки, выплаты, выходные. Со временем страх прошёл, мы поняли что так лучше, а там дети появились. И я не жалею. Нисколько. Жизнь, она штука сложная, иногда непонятная. Сегодня она тебя ненавидит, ты изрешечённый пулями в окопе умираешь, а завтра она тебе даст всё и даже больше. И дело тут не в почёте, не в помощи от государства, а в том что люди жить должны. Особенно наши, те кто выжил, те кто родину отстоял. Да, нас осуждают. Особенно за океаном. Там если мужик на мужике женится, то норма. А наши обычаи, дикие и неправильные. То церковь небогоугодными посчитает, то какой-нибудь активист речи умные толкать начнёт.

— Вот ведь плесень.

— Зато свобода, — разводит руками Палыч. — А не как у нас. Не могу об этом, противно. Ну, а ты, Игорёк… Наставлять я тебя не стану, указывать как лучше тоже. Однако совет всё же дам. Парень ты умный, просто думай. Но думай не только о себе, а про окружающих не забывай. Любят они тебя, обе. Сильно любят. Да и ты, неравнодушен, это видно. Так что, соберись, выпрямись, ну и пригласи куда-нибудь. Пообщайтесь, узнайте друг-друга. Понимаешь?

— Спасибо Иван Палыч. Вы мне очень помогли. Но я не об этом поговорить хотел.

— А о чём? — удивляется директор.

— Я всё понимаю, правила тут другие. Запечатление это. Да оно случилось, как с Леной, так и с Таней. И я готов принять это, я сам этого хочу. Но не могу.

— Убеждения?

— Нет, Иван Палыч, другое. Вчера к нам Таня приходила. Состоялся разговор, о том что мы будем жить вместе. У меня приступ случился. Меня так выворачивало, что кричал от боли. Бился в припадке… Сегодня, смотрю на Таню, а мне как будто гвоздь в голову вбивают. Что со мной? С вами так же было?

— Нет, — качает головой директор. — Хм, очень странно. Ты знаешь что… Есть у меня несколько сослуживцев, видные доктора, я свяжусь с ними, разузнаю. А ты особо не распространяйся. И старайся ни о чём не думать. То есть не зацикливайся. Не волнуйся, мы найдём способ помочь тебе.

— Спасибо. Я пойду?

— Иди, но если будут ещё вопросы, ты знаешь где найти меня.

Выхожу из директорской, сую руки в карманы и топая к курилке прихожу к очень интересным выводам. Сначала, когда-то давно, многожёнство посчитали необходимостью и применили. Посмотрели на результат, увидели прогресс и решили развить. Что получилось и получилось неплохо. Дико? И да, и нет. Если бы государство, пошло на другие меры, например здоровых и одиноких женщин репродуктивного возраста, согнали бы в лагерь где провели бы искусственное оплодотворение, а потом ещё и ещё и так пока население не восстановится… Эффективно, но ещё аморальнее. Это уже не забота о населении, а скотство. И ведь они могли так поступить. Именно так… Однако выбрали другое и изменили понятие семьи. И если верить Палычу, а ему можно верить, то если сразу всё это показалось местным зверством, то потом все втянулись. И втянулись, судя по всему очень хорошо, спасибо опять же запечатлению. Правильно ли это? Не мне судить. Я по прежнему, но уже в меньшей почти незаметной степени, почему-то считаю это аморальным. Но если бы такой выбор встал передо мной… Я поступил бы также. Фермы где выращивают людей, потом специальные лагеря где их воспитывают… Ничто не заменит семью и родительскую любовь. Так что… Не знаю кто именно разработал и принял указ сто шестьдесят девять, но человек он умный потому как такие проблемы надо решать, пусть даже таким образом. Поддерживаю…

Кого ты поддерживаешь, решала? Ты свои проблемы, которые и не проблемы вовсе, решить не можешь. А ещё в государственные дела лезешь. Да любой другой, на моём месте, от того как я сейчас живу, ни на секунду бы не впал в уныние. А наоборот, жил бы и наслаждался. Дом, деньги, две красавицы… Три. То есть четыре. Блин, любой другой… Но ведь любым другим от этого не больно? Как я понимаю никого кроме меня не корёжит от мыслей о большой семье. Да и не вижу я чтобы у кого-то башка раскалывалась. Ну ходят по улицам, не только парочки, но и троечки-четвёрочки. Никто из парней не мучается. Никто не бледнеет и за голову как я не хватается. Все счастливы. Все кроме меня. А что со мной? Надо покурить. Я просто не могу понять.