— Какой вы злой, Торнадо!

— Я ревнивый, — поправил он, и мы пошли дальше.

— Скажите мне правду, — через несколько метров осторожно произнёс он. — Если хотите, то это останется между нами. Он в колонии?

— Нет.

— И он не причастен к мятежу?

— Голову на отсечение дать не могу, но почти уверена.

— Почти?

— С ним ни в чём нельзя быть уверенной. И вообще! — я резко обернулась. — Мне надоели разговоры о нём. У меня из-за него сплошные неприятности. Я хочу отдохнуть.

— Разве можно отдыхать от любви? — искренне удивился Торнадо.

— А кто вам сказал, что сейчас я люблю его?

Он не ответил, только очень быстро отвёл взгляд. До дверей станции ТС мы больше не обменялись ни словом. Остановившись у самого входа, Торнадо произнёс:

— Подождите несколько минут. Я выясню насчёт пропуска для вас.

Он скрылся за зеркальными створками. Я обернулась и снова взглянула в изумрудную даль океана. Мне было жаль покидать этот райский уголок. Казалось, я что-то упускаю, какой-то небольшой, но всё же шанс, прохожу мимо чего-то важного. Быть может, я сожалела о чудесных ночах у костров, о танцах под венком трёх малахитовых лун, о лавандовом вине и ароматном ветре, о прозрачном восходе над зелёным зеркалом Великого океана… Я всё ещё не могла набраться смелости, чтоб признаться себе честно в том, о чём я сожалела более всего.

Торнадо вернулся.

— Всё в порядке. Пропуск есть. О миллионе не беспокойтесь, я вытряхну из Рирма душу, если он не переправит его вам на Рокнар. Как вам будет удобнее: наличными или чеком?

— Наверное чеком, а впрочем, всё равно. Прощайте, шкипер.

Я протянула ему руку. Он пожал её. Я вздрогнула.

— Боже! Торнадо! У вас что, жар? — я прикоснулась ладонью к его щеке. — Вы же просто пылаете?

— Я всегда пылаю, — улыбнулся он. — Сорок один и две — нормальная температура для ормийца.

— Я и забыла, что у вас горячая кровь, — рассмеялась я. — Ну, прощайте, Спасибо вам за всё.

Он кивнул.

— Вам тоже спасибо. Теперь я и вам обязан жизнью. Будьте счастливы.

Я повернулась и пошла к дверям, стиснув пальцами ремень висевшей через плечо сумки. Я знала, что, расставаясь и уходя навсегда, никогда не нужно оглядываться, но, на сей раз, я всё же обернулась, и я понимала, что делаю. Торнадо всё ещё стоял на прежнем месте и смотрел мне вслед. Я чувствовала, что он зовёт меня, что он просит меня остаться.

Ещё можно было махнуть на прощание рукой и вбежать в прохладный холл станции, но такой выход показался мне вдруг безумным и совершенно не нужным расточительством. Я остановилась, глядя в горящие чёрные глаза настоящего ормийца, в которые нельзя смотреть благоразумным женщинам. Я чувствовала, что сгораю в их ночном пламени, что плавлюсь, теряю волю и уношусь куда-то. Я сделала шаг, потом ещё один, потом, уже не считая шагов, решительно направилась к нему. Подойдя вплотную, я сняла сумку и перекинула ремень через его плечо.

— Знаешь, — проговорила я, — наверно будет лучше, если я останусь.

Он победно улыбнулся и, обняв меня за плечи, прижал к себе. А я, наконец-то, вспомнила, что такое Седьмое Небо.

ХVII

Те три дня на Изумрудной пронеслись, как волшебный сон. Теперь уже я гуляла в лёгкой короткой тунике, украсив волосы цветами, по извилистым дорожкам тропических садов, держа под руку потрясающего мужчину, на которого оборачивались проходившие мимо женщины. Теперь уже я сияла от гордости и счастья, ловя восхищенные взгляды молодых красавцев в офицерской форме. Теперь это всё было со мной, с нами. Мы целыми днями бродили по бесконечным пляжам и душистым рощам, целовались в тени раскидистых вековых деревьев и причудливых беседок, сидели в маленьких кафе на уступах скал и на берегу океана. По ночам, когда сказочные зелёные луны выплывали на беззвездный чёрный небосвод и на полянах в кругу красноствольных эвкалиптов загорались оранжевые огни костров, мы кружились в бешеном ритме танца, и я никак не могла понять, отчего же так кружится голова, от лавандового вина, от возбуждающего гула барабанов или от глаз и губ Лонго. Потом мы в обнимку уходили на пустынные тёплые пляжи или вглубь спящих джунглей, где можно было прилечь на мягкую траву, и слушать, как звенят водопады. Рано утром мы просыпались и прозрачно-зелёные небеса распахивали пе­ред нами двери нового дня, горячего, как лучи утреннего солнца по имени Джеф, и нежного, как лепестки голубых лотосов на чёрной глади чистых озёр.

Это было чудное время. Даже небольшие инциденты, скорее, веселили, чем причиняли неприятности. На второй день Лонго ни с того ни с сего вдруг приревновал меня к какому-то сержанту с Алкора и едва не спустил его в небольшой водопад. Лишь мои слёзные мольбы и заверения в вечной любви и верности предотвратили такой исход. Но он не успокоился, пока сержант не познакомил нас со своей белокурой невестой. Потом мы сидели вчетвером на террасе ресторана и смотрели на чаек. Вскоре алкорцы куда-то исчезли, и мы снова остались вдвоём, как мне казалось, на всей планете.

Третий день подходил к концу. Рыжие огни костров полыхали за моей спиной. Грохот барабанов нёсся вдогонку. В крови бродил хмель, и я ушла к берегу океана, по которому пробегали три изумрудных дорожки блесток, рассыпанных лунами. Песок был тёплый и мягкий, как бархат. Я бросилась на него и замерла, раскинув руки и прижавшись щекой к шелковистому песку. Сзади послышались лёгкие быстрые шаги. Я поспешно перевернулась на спину. Лонго подошёл и сел рядом.

— Почему ты сбежала? — спросил он.