Через неделю у Гиммлера вошло в привычку рассуждать вслух в присутствии своего врача. На восьмой день лечения во время одного из перерывов, пока Керстен отдыхал, положив руки на живот, рейхсфюрер — полураздетый, лежа на кушетке — спокойно сказал:

— Скоро у нас будет война.

Расслабленные пальцы Керстена крепко сплелись на животе. Но сам он не пошевелился. Занимаясь здоровьем Гиммлера, он научился управлять не только нервами своего больного, но и кое-какими его психологическими реакциями.

— Война! Помилуйте, почему? — воскликнул он.

Гиммлер немного приподнялся на локтях и живо отозвался:

— Если я говорю, что какое-то событие произойдет, то я в этом уверен. Будет война — потому что Гитлер этого хочет.

Лежащий на кушетке полуголый и тощий хранитель самых страшных тайн Третьего рейха повысил голос:

— Фюрер хочет войны, потому что он считает, что война — благо для немецкого народа. Война делает людей сильнее и мужественнее.

Гиммлер снова вытянулся на диване и немного снисходительно, как будто успокаивая перепуганного ребенка, добавил:

— В любом случае эта война будет короткой, легкой и победоносной. Демократии прогнили. Они живо встанут на колени.

Керстен сделал над собой усилие, чтобы его вопрос прозвучал совершенно естественно:

— Не считаете ли вы, что играете с огнем?

— Фюрер прекрасно знает, до каких пределов он может дойти, — ответил Гиммлер.

Время перерыва истекло. Руки доктора опять заняли свое место на худосочном теле пациента. Лечение пошло своим чередом.

Когда Керстену пришло время возвращаться в Голландию, Гиммлера больше не мучили боли. Уже много лет он не чувствовал себя так хорошо. Долгие годы он был вынужден соблюдать жесткую и скучную диету, хотя очень любил хорошо поесть, а особенно — совершенно запрещенные ему копчености. Теперь он мог есть все, что ему заблагорассудится. Он горячо попрощался с доктором, высказав ему свою безграничную признательность.

8

Прошло три месяца. Гитлер оккупировал Чехословакию — вернее, то, что от нее осталось после того, как предыдущей осенью Англия и Франция сговорились и бросили ее на произвол судьбы. Мир чувствовал приближение катастрофы.

В начале лета 1939 года Керстену, который находился в Гааге, позвонил адъютант Гиммлера. Рейхсфюрер очень плохо себя чувствует и просит доктора приехать в Мюнхен как можно скорее.

На вокзале Керстена встретила военная машина, за рулем которой сидел шофер в форме СС. Его отвезли в Гмунд-ам-Тегернзее, маленький городок на берегу чудесного озера в сорока километрах от Мюнхена. Там у Гиммлера был небольшой дом, где он жил вместе с женой, которая была старше его на девять лет, — худой и сухопарой неинтересной женщиной с неприятным лицом, и дочкой лет десяти, светловолосой и бесцветной.

Керстен поселился в отеле неподалеку, но Гиммлер настаивал, чтобы доктор каждый раз обедал с ними, в семейном кругу. Гиммлер как будто пытался заполучить доктора, который вновь избавил его от мучений, и превратить целителя в друга.

За столом он с удовольствием рассказывал о своей родной Баварии и о тех временах, когда она была еще самостоятельным королевством. Он очень гордился своим прадедушкой, который был кадровым военным и служил сначала в баварской гвардии, когда у власти был король Отто, а потом — полицейским интендантом в Линдау, на озере Констанц.

Однако единственным, что занимало доктора по-настоящему, были содержательные разговоры между ним и Гиммлером, которые происходили только во время сеансов лечения. Там Гиммлер был не хозяином дома и не шефом тайной полиции и отдельных войск, а просто пациентом, полуголым и счастливым оттого, что может открыться и довериться своему целителю.

Все эти разговоры так или иначе приводили к тому, что целиком овладело разумом Гиммлера, — к войне. Война близко. Война неминуема. Гитлер решил воевать, и это не обсуждается.

И Гиммлер, как молитву, как затверженный урок, повторял свою главную мысль:

— Фюрер хочет войны. Настоящий мир возможен только после того, как мир очистит война. Национал-социализм должен озарить мир своим светом. После войны мир будет национал-социалистическим.

А потом добавлял:

— Пацифизм — это слабость. У Германии лучшая армия во вселенной. И с ее помощью Гитлер построит правильный мир.

Поначалу Керстен никак не реагировал на эти рассуждения. Он не хотел их слушать, не хотел верить и пытался воспринимать это как бред сумасшедшего. Но они выглядели правдоподобно и звучали как неизбежность. Гитлер, злобный сектант, собирался начать самую настоящую бойню. Гиммлер виделся с ним каждый день и просто повторял его слова, как будто записанные на пластинку. Совсем скоро, когда разразится буря, сам Гиммлер — этот тщедушный пациент, сейчас кряхтевший под пальцами доктора и после этого смотревший на него с благодарностью и детским преклонением, — будет самым подлым, самым безжалостным инструментом в руках этого сумасшедшего.

Постепенно Керстен начал отвечать Гиммлеру. Он не надеялся его убедить изменить что-то в готовившихся событиях, но ему бы очень не хотелось, чтобы Гиммлер мог хотя бы предположить, что он это одобряет или ему это просто безразлично.

Он высказался безо всякого смущения: война — это преступление против человечества и все это в конце концов повернется против самой Германии. Одна страна не может захватить все остальные. А у Гиммлера был только один ответ:

— Фюрер сказал…

9