— Рая… — повторил отец и, наконец, обернулся.

— Ты? — сказал он, будто не ожидал увидеть сына.

Может, отец его не узнал, а «ты?» относилось к кому-то другому, о ком он неожиданно вспомнил?

— Папа… — Игорь сделал шаг и остановился, потому что отец сделал отстраняющий жест.

— Это ты подложил мне гвоздь? — с ненавистью произнес он, глядя Игорю в глаза. — Я распорол брюки, и Рая меня отругала!

— Папа…

Отец отвернулся.

— Терпеть не могу кашу, — грустно сказал он. — Терпеть не могу больницу. Терпеть не могу… — он задумался, пытаясь вспомнить, чего еще не может терпеть, но мысль сбилась, мысли у него сейчас были короткие («Как женская любовь», — Игорю вспомнилась почему-то цитата из «Гамлета», которого он в детстве выучил наизусть на спор с самим собой — это было в восьмом классе, Шекспира должны были проходить в девятом, и он дал себе слово заранее прочитать все учебники и все литературные произведения, предназначенные для изучения, хотел освободить себе время для более продуктивной, как он полагал, деятельности).

Отец присел на край кровати и сложил на коленях руки. В последнее время он часто сидел в такой позе, отрешенный от всего, что несколько лет назад составляло смысл его жизни.

— Добрый вечер, Игор.

В палату вошла Фанни, она обычно приносила отцу ужин и в последние недели сама его кормила, не потому, что отец пришел в совсем уж маразматическое состояние и не мог донести ложку до рта (Игорь знал, что дойдет и до этого и заранее мучился), — он просто не хотел есть. Месяц назад, когда он перестал принимать пищу, Игорь решил, что отец объявил голодовку, но Фанни объяснила, что проблема в другом: разум перестал воспринимать пищу как что-то, на что следует тратить усилия. «Если покормить — Володимер не будет возражать. Попробуете?» Игорь попробовал и стал приезжать в «Бейт-Веред» трижды в день — утром, в два часа дня и вечером, — чтобы накормить отца, который послушно открывал рот, что бы ему туда ни клали. Через три дня Фанни (она вошла, когда Игорь вытирал отцу испачканный подбородок) сказала: «Так вы только себя до нервного истощения доведете. Я сама справлюсь. Лучше, если Володимер не будет ассоциировать вас с человеком, который его кормит. Память его о вас, если она еще есть, должна быть другой».

— Добрый вечер, Фанни.

— Вы рано сегодня. Погуляйте, пока будет ужин, хорошо? Кстати… — она помедлила. — Он узнал вас?

Игорь покачал головой.

— Почему-то сегодня с утра — мне Ора сказала, — он повторяет имя Рая. Это ваша мать?

— Да.

Он понимал, что Фанни ждала продолжения:

— Она умерла почти пять лет назад.

«Молодая» — прочитал он во взгляде Фанни.

— Мама, — сказал Игорь, — была моложе папы на семь лет, ей было тогда… — он предоставил Фанни самой посчитать. Молодая, да. Когда она вышла за папу, ей исполнилось восемнадцать, а папе двадцать пять, он был многообещающим инженером.

— Она болела? — женское любопытство, или желание медика знать детали болезни?

— Несчастный случай, — сказал он, надеясь, что голос не выдал его волнения, смущения и чувства невероятности, всегда овладевавшего им, когда он вспоминал день десятого июля.

У Фанни были еще вопросы, но она поняла, что нельзя задавать их в присутствии отца.

— Я посижу в холле, — сказал Игорь.

Фанни подкатила к кровати сервировочный столик, накрытый салфеткой, и взяла отца за локоть. Обычная процедура. Игорь вышел и прикрыл дверь. Постояв, направился в противоположное крыло, но Тами не было.

Игорь вернулся в южный коридор и сел на диванчик, чтобы видеть дверь в отцовскую палату. Достал из сумки книгу — «Хоксмур» Акройда. Он несколько раз начинал читать и бросал, не мог активно включиться в текст, написанный специфическим сленгом восемнадцатого столетия. Речь в романе шла о переменчивости времени и вариациях истории, ему это было, в принципе, интересно, он любил книги, авторы которых понимали, в каком мире живут — впрочем, чаще всего понимание было сугубо интуитивным. Более того, неосознаваемым — и если тому же Акройду сказать, что роман у него соответствует нынешним представлениям о бесконтактных наблюдениях и принципам квантовой физики, он, конечно, удивился бы и не понял.

Игорь открыл книгу на заложенной странице, но вместо текста увидел, будто это произошло вчера: он возвращается с работы, открывает дверь своим ключом, все как обычно. И сразу ощущает разницу: в квартире тихо — не работает телевизор в гостиной, не слышны звуки из кухни, где мама в это время всегда раскладывала на столе посуду к ужину. И голоса не слышны — отец с матерью любили поговорить и ни минуты не могли просидеть в тишине, начинали перекрикиваться, даже если находились в противоположных местах квартиры. «Ты меня слышишь? — кричала мама из кухни. — Матан сегодня предложил новую структурную единицу, очень любопытно» — «Что-что? — отвечал отец откуда-то из спальни. — По радио сказали, что осенью выборы! Совсем им делать нечего?»

В полной тишине — звуки, казалось, замерли — Игорь прошел в кухню и застыл, не веря, не понимая, не принимая.

Мама…

— Мама! — крикнул он и услышал из спальни родителей тихий то ли плач, то ли стон.

Отец был дома, он не мог не видеть, не знать…

Что нужно делать в первую очередь? Вызывать «скорую»? Игорь не мог заставить себя… что-то приключилось с его сознанием… Он и потом не мог объяснить себе последовательность собственных действий. Вместо того, чтобы убедиться в том, что маме уже ничем не поможешь, он бросился в спальню, откуда все отчетливее слышались звуки то ли плача, то ли стонов. Распахнув дверь, не сразу увидел отца — тот сидел на полу между платяным шкафом и окном. Вытянул ноги, прислонился к стене и сцепил ладони на груди. Раскачивался, как на молитве, закрыв глаза, и стонал.

Что происходило потом, Игорь не то чтобы плохо помнил — в памяти случившееся запечатлелось так точно и прочно, что вспомнить произошедшее по минутам не составляло проблемы, — но, с другой стороны, в сознании и гораздо глубже возник психологический блок, будто забор с надписью: «НЕ ВСПОМИНАЙ!». Всякий раз, подойдя мысленно к этому забору, Игорь бросался прочь. Он не хотел, не мог заново переживать тот день.

Врач «скорой» констатировал смерть: мама, видимо, упала и ударилась виском об угол стола. Несчастный случай. Если, конечно…