— Фамилия? — спросил он, оторвавшись от бумаг.

— Коулмэн, профессор Коулмэн… — начал ученый. — Простите… мистер… что это все, наконец, означает? Как я сюда попал?

— Здесь я спрашиваю, — сухо прервал его мужчина за столом. — Не являетесь ли вы коммунистом?

— Что? Я?! — взвизгнул профессор. — Это какое-то недоразумение… Прошу вас… я работаю… я руковожу лабораторией пси…

— Вас никто не спрашивает, где вы работаете, — резко оборвал его мужчина в очках. — Вы не хотите сознаться? Отлично. Молчать! — добавил он таким тоном, что Коулмэн едва не задохнулся от неожиданности. Человек за столом нажал кнопку. Вошел тюремщик, сопровождавший профессора.

— На допрос! — пробурчал ему человек в очках. Через минуту Коулмэн, бледный, как упырь, был водворен в маленькую кабинку.

— ЭДИП! — едва выговорил он с величайшим изумлением. Двери с треском закрылись за ним, ручки автомата толкнули его в обитое пробкой кресло, перед глазами в темноте зажглась надпись: «Тебе будут задаваться вопросы. Ты должен отвечать на них добровольно и исчерпывающе. Если будешь лгать, получишь наказание. Если будешь говорить правду, будешь награжден». Микрофон щелкнул, сделалось несколько светлей, и допрос начался.

Коулмэн отвечал, стараясь одновременно — но тщетно! — побороть легкую хрипотцу (минус одно очко).

— Читаешь ли газеты?

— Да.

— Любишь танцевать?

— Да.

— Держишь дома фотографии кинозвезд?

— Да.

— Есть ли у тебя фотографии людей с бородами?

— Нет.

— О чем ты говоришь с молодыми девушками?

— О веселых фильмах.

— Любишь ли серьезную музыку?

— Нет.

— Любишь ли джаз?

— Да.

— Много ли думаешь?

— Нет.

— Бывают ли у тебя сны, в которых фигурируют в основном нервные люди?

— Нет. Мне вообще ничего не снится.

— Что ты любишь делать больше всего?

— Делать бизнес.

До сих пор все шло великолепно. Профессор успокоился и находил даже определенное удовлетворение в этом молниеносном состязании. Незаметная саркастическая усмешка искривила его губы, ибо он, разумеется, и не помышлял отвечать согласно с истиной: ведь он великолепно помнил, какие ответы оцениваются наивысшим баллом, и именно эти ответы он бросал с холодной решительностью, но не очень поспешно, потому что при окончательном подсчете результатов имело значение и время реакции на вопрос. Внезапно быстрый обмен ответами и вопросами был прерван:

— Где был 27 января 1953 года в 23:35?

Коулмэн начал рыться поспешно в памяти, но никак не мог ничего припомнить.

— Я… я… взгляну в календарь… — пробормотал он, стараясь добраться до жилетного кармана, но покрытый резиной стальной держатель мягко, но непреклонно помешал ему в этом.

— Говори, где был 27 января 1953 в 23:35? — повторила машина низким голосом, в котором как будто зазвучала металлическая нота.

— Был… я… я не помню… Это было… — почти выкрикнул профессор.

— Это было вчера. Ты что, рассеянный?

— Нет!

— Что ты делал 27 января 1953 года в 23:35?

— Читал доклад… доклад на конференции электроников…

— Не выкручивайся! — басом прогудела машина, и Коулмэн покрылся гусиной кожей. — В 23:35 доклад давно уже был окончен. Ты разговаривал в курительной с несколькими людьми. Кто были эти люди?

— Э… коллеги… инженеры… ученые…

— Не выкручивайся. Кто они с точки зрения политической? Это были красные?

— Нет!!!

— Откуда ты знаешь, что нет?

Коулмэн молчал.

— Не знаешь, а говоришь, что нет! Значит, лжешь. Получаешь предупреждение. В следующий раз будешь наказан. О чем вы говорили?

— О тебе.

— Не выкручивайся. Что это такое — «о тебе»? О каком «тебе»? Говори иначе наказание.

— Боже мой, — простонал Коулмэн («Минус шесть очков», — промелькнуло у него в уме: обращение к богу указывает на страх, возникающий при нечистой совести). — Говорили об ЭДИПе, то есть о тебе… о машине для допроса, для проверки лояльности…

— По какому праву ты говорил о государственных тайнах?

— Но ведь… но ведь это я тебя создал… я тебя сконструировал!.. — в отчаянии воскликнул Коулмэн, сознавая в то же время, что машина не поймет этих слов.

— Ты произносишь фразы, лишенные смысла. Не выкручивайся. О чем говорил в 23:35?

— Но я ведь сказал — о тебе!

— О чем еще?

— Больше ни о чем. Ой!!! — вскрикнул Коулмэн, стараясь вскочить, потому что в эту секунду удар электрического тока прожег его от пальцев ног до бедра. Но мягкие лапы держателей энергично прижали его к креслу.