Шрифт:
В атаку бойцы поднялись из окопов.
Ударили дружно. В ответ – не слабей:
Косила ряды пулеметная сила.
И души бойцов в небо смерть уносила,
Как коршун уносит в когтях голубей.
А те, кто живыми на время остались,
К земле, как к последней защите, прижались.
Казалось, в атаку уже не поднять.
Но вот капитан приподнялся сначала,
И в «бога», и в «душу», и в «мать» прозвучало
(Надеюсь, понятно, какая там «мать») .
И с ним от земли поднялись еще в страхе
Все смертники этой рассветной атаки.
Им яростный крик смертный страх перебил.
Тот яростный крик, из корней непристойных,
Времен праславянских, язычески тёмных,
Подняться заставил, прибавил им сил.
И сотнею глоток был крик приумножен.
И в реве зверином уже был возможен
Рывок до окопов. И сделан рывок.
Рванул и боец, что молился до битвы.
Слова позабыв материнской молитвы,
Он тоже кричал, как кричать только мог. ..
История вышла там, впрочем, простая:
Ненормативная лексика злая
Бойцам помогла взять врага на распыл.
Погиб капитан, сквернословящий Бога.
Погиб и боец, что просил так немного.
Но тот, кто был свыше, обоих простил.
Май 2018 г.
РАССКАЗ ХУДОЖНИКА
1
Я храм рисую, «божие» чертоги,
В семнадцать лет не думая о Боге.
На акварель глядит прохожий люд.
Кто ни пройдёт – советы подают.
И лишь одна старушка поглядела
И вымолвила тихо: «Божье дело».
– Какое ж божье? Мастер храм тот строил.
– С молитвой строил, с Богом он не спорил.
– И я не спорю, невозможен спор,
С кем лично незнаком ты до сих пор.
– Невежа ты, но всё ж не будь глумлив, –
Сказала бабушка, меня перекрестив.
Я не нашелся, что сказать в ответ
И сдуру ляпнул: «Боженьке привет!».
2
Теперь, хотя прошло уже полвека,
Мне стыдно, что обидел человека,
Старушку ту. Как вспомню, так краснею:
Нехорошо я обошелся с нею.
А тот «привет» аукнулся потом,
Когда между лопаток в пьяной драке
Пырнули сына моего ножом.
И целый день его душа во мраке
Блуждала между небом и землёй,
А я возле врачей был сам не свой.
Был не в себе я. Потому на милость
Молился я, не зная и кому.
Безумье проникало в мозг, и длилась
Та мука долго. Думал я умру
От ужаса. И тяжкого исхода
Я ожидал. В то время как у входа
В халате белом появился он,
Кто для меня был вестник похорон.
« Привет», – сказал он, походя, коллегам
И мне кивнул. Я был белее снега.
Все нервы были как сплошной комок.
А он сказал всего одно: «Очнулся».
И, глядя на меня, лишь улыбнулся
И тут же сел, переступив порог.
«Кто это?». Мне сказали: «Это бог
В своем, конечно, деле – в хирургии.
Хотя, как это говорят другие,
Несчастный человек. Кто б думать мог,
У нашего хирурга сын бандит
Иль боевик – об этом ходят слухи:
Сыновние в крови по локоть руки.
И сын не то в бегах, не то сидит.
Его отец весь поседел от горя.
Он раньше спорил, а теперь не споря
Все делает по-своему тишком.
Пристанешь – отбоярится стишком
Иль поговоркой. И встает вопрос:
Он в шутку говорил или всерьез.
Но если он сказал, что будет жить,
То будет жить его больной, поверьте.
Полсотни человек он спас от смерти,
С десяток – смог он к жизни возвратить.
А сына вашего уже он точно спас.
У нас врачей на то наметан глаз:
Уж если вышел он, сказав «привет»,
То для печали больше места нет».
3
Прошло дней пять, и я сижу в гостях.
Сам напросился, обещав портрет.
Мы пили чай, когда вдруг в «Новостях»
Мужчину показали зрелых лет: