— Близко, — встревоженно сказал Компас. — Теперь уже и хист чувствую. Только странный, разрозненный.

— Сдается мне, это из-за того, что ты чуть в штаны не наложил, — хохотнул Саня. — Я думал, что ты посмелее.

Во взгляде Компаса сверкнули искры, однако он ничего не ответил. Лишь поднял руку и махнул в нужном направлении.

Дом они увидели не сразу. Землянка, почти по самую крышу заросшая мхом, словно утонула в земле. Крохотные оконца лишились рам и зияли чернотой. Труба сверху покосилась, но именно из-за нее и получилось различить хижину. Если бы путники двигались чуть быстрее, да не опирались на способности Компаса — точно бы прошли дальше.

Теперь уже каждый замер, «щупая» пространство внутри на предмет хиста. И тогда Печатник понял, что именно имел в виду Компас. Создавалось ощущение, будто Вранового расчленили и разбросали мелкие куски его тела по всей землянке. При этом тот все еще оставался в живых. Странно и нехорошо.

— Я могу… — подала голос Ася.

— Не надо, — остановил ее Саня.

— А че такого?

— Он нужен нам живым. Или хотя бы смертельно раненным. Убить его мы всегда успеем.

Саня несколько раз взмахнул руками, с каждым движением вешая над собой все новые и новые печати. Мышцы рубежника налились кровью под тяжестью защиты, ноги по щиколотку ушли во влажную почву, а кулаки превратились в пудовые гири. Заденешь таким по касательной и убьешь ненароком, не рассчитав силу.

— Если закричу, бейте оглушающими… Не бойтесь, я выстою, — сказал он.

Именно Печатник и шагнул в хижину, тогда как остальные обступили землянку, не сводя с нее взгляда. И в следующий момент хист каждого рубежника вырвался наружу. Несколько ослепительных стрел слетели с пальцев Аси, пронзая хижину насквозь. Моровой работал промыслом напрямую, надавив на крышу сверху. Та скрипела, плотнее оседая на присыпанных землей стенах. Разве что Компас не торопился присоединиться ко всем.

Причиной попытки стереть хижину с лица земли, точнее, в этом самой земле утопить, стали птицы. Стоило Печатнику войти внутрь, как стая разномастных крылатых вырвались через выбитые окна наружу. Они сбивали друг друга, падали, взмывали снова, в страхе пытаясь улететь подальше. Оставалось только догадываться, что заставило их всех забраться внутрь и дожидаться прихода рубежников.

Хотя собравшиеся вокруг уже все поняли. Осознал это и Саня Печатник, который выбрался наружу, смахивая с себя пух. И первым делом сплюнул на землю.

— Никого. Лишь перья, дерьмо и куча его одежды. Он обвел нас вокруг пальца, вот только непонятно, какого хрена завел сюда.

Саня замер, и Печати над его головой налились силой. Взор рубежника обратился к Моровому, который шумно задышал и закусил губу, будто юный девственник, впервые увидевший красивую раздетую женщину. И только затем Саня обвел глазами остальных рубежников, не сразу определив, где находится Компас. Потому что тот лежал на земле, хрипя и держась за горло.

Судя по фонтану вырывающейся крови, никаких шансов у него не было. Компас пытался хистом закрыть рану, вот только та оказалось слишком серьезной. И теперь счет шел на секунды.

Печатник увидел огромного ворона с окровавленными перьями, мелькающего среди веток. И тут же в него полетели полупрозрачные стрелы, оставляющие на деревьях белый иней. Саня даже не стал кричать Асе, чтобы она прекратила. Ведь могла убить Пентти. К тому же ворон, пусть и тяжело взмахивая крыльями, довольно скоро растворился в листве.

Саня знал, Врановой не вернется. Он исполнил ровно то, что и задумывал. Лишил всех рубежников воеводы возможности найти его, используя обманку.

Однако все мысли унеслись прочь, когда истекающий кровью Компас стал извиваться на земле, подобно ужу, которого бросили на сковородку. Впрочем, любое сравнение меркло перед реальностью.

Каждый рубежник знал, что нет ничего страшнее, чем оставленный хист в умирающем теле. Промысел заставит испытать такую боль, которой можно лишь пугать врагов. И единственная мысль, терзающая тебя, будет — как избавиться от хиста.

Если рубежник умирает от болезни или наложенного проклятия, то боль станет не такой сильной. Хотя вполне ощутимой. И чем ближе конец, тем явственнее станут ощущаться страдания.

К сожалению, рубежники не взяли с собой кандидата на промысел из какой-нибудь богатой дворянской семьи. Потому что они были жестоки и расчетливы. И оказались готовы к тому, чтобы Врановой, мучимый болью и ужасом, рассказал им все про свои возможные секреты, про спрятанные артефакты и прочие нужные вещи.

Теперь же собственное коварство обернулось против них. Капилляры в глазах Компаса полопались, несмотря на открытую рану вены вздулись, из ушей и носа потекла кровь, ногти растрескались и посерели. Тело не справлялось с возросшим на него давлением.

Смотреть на рубежника было больно. Единственный, кто не мог отвести взгляда, оказался Моровой. Он смотрел на погибающего товарища с вожделением маньяка, который прижал свою жертву к стене.

Печатник сплюнул еще раз. Ему было мерзко от того, что он собирался сделать. Однако поступить «по совести» или «благородно», казалось даже не глупостью, а скорее никому не нужной блажью.

Он склонился над Компасом. Так, чтобы несчастный зафиксировал его в фокусе своего внимания. Легонько дотронулся и произнес.