Когда вы в последний раз видели живого гения и видели ли когда-нибудь? Гениальные ученые – они как редкий алмаз за бронированным стеклом: непосвященным виден только нестерпимый блеск, лощеный фасад, да смутно осознается баснословная ценность. Но что прячет обратная сторона гениальности? Умеют ли гении мечтать? Любить? Жить? Что прячется за этими очками?
В Межпланетарном университете учиться – одно удовольствие. Блистательный преподавательский состав, просторные аудитории, оснащенные лаборатории, богатейшая библиотека, четкая организация учебного процесса и его методического обеспечения. Все бы хорошо в Межпланетке, но всегда есть мелкое зловредное «но». Те, кто учится.
Первое «но» сидело за соседней партой и надсадно бубнило что-то под нос, листая конспекты. Другое такое «но» с параноидальным блеском в глазах дописывало лабораторную в голопланшете. Третье с остекленевшим взором гипнотизировало раскрытый на середине раритет – бумажный атлас нормальной анатомии человека. Стандартное дело: близилась сессия.
Молодой человек с тонкими, аристократичными, немного хищными чертами лица поправил очки в прямоугольной оправе и с легкой снисходительностью пожал плечами. Ему предсессионная депрессия не грозит и не грозила никогда. Выпускные проблемы основной массы студентов начинающих гениев не волнуют.
В середине XXIII века человечество смогло полететь к звездам. Нашло и освоило пять экзопланет, доступных для жизни. Но если в первые четыре колонии люди шастали, как к себе домой, то Пятая – оказалась довольно диким и опасным миром. И в государственную научную программу его изучения и освоения брали далеко не каждого. Тайвин с середины третьего курса поставил себе цель выбить себе в ней место и работал, как проклятый, собирая нужные бумаги и подписи на них.
У Тайвина в каждом семестре отличные оценки, минимум два факультативных курса и множество дополнительных занятий. Он – сверхвостребованная восходящая звезда нанокибернетики. У него фотографическая память, умение перерабатывать информацию со скоростью взбесившегося быстрого нейтрона – как и множество причин и полное нежелание появляться дома вплоть до глубокого вечера. Так что в космос Тайвину не просто хотелось – для него это была жизненная необходимость.
Он пролистал в сотый раз экзаменационную ведомость и список документов. Посмотрим, что там осталось… Рекомендательное письмо для программы он сам на себя написал и уже проставил четыре подписи из пяти: ректора, декана факультета кибернетики, завкафедрой нанокибернетики, завкафедрой физики живых систем. Осталась одна, самая ненужная на его взгляд – от завкафедрой экзопсихологии.
Ну, и еще надо закрыть три экзамена и зачет по все той же экзопсихологии. Можно подумать, с ними будут какие-то проблемы. Сейчас сдавать сессию проще простого – выбери верный ответ, а нейросеть начислит зачетные единицы на твой студенческий счет. Наберешь максимум – получишь доступ к базе работодателей, а там и до Пятого рукой подать. Останется получить только одну подпись.
Тайвин тряхнул головой, собираясь перед решающим штурмом вершин знаний. Для начала экзамены.
Он зашел в аудиторию, запустил голограмму с заданиями по резонансной физике и тут же принялся фыркать:
– «Как связаны пастуший кнут и звуковой барьер?». Ну что за элементарщина, поперечное сечение и масса кнута постепенно уменьшается, а энергия волны, пропорциональная массе и скорости движения, должна оставаться постоянной. При уменьшении сечения кнута и его массы, скорость движения волны возрастает и в самом узком месте – на кончике кнута – преодолевает звуковой барьер. Это и есть щелчок кнута. Могли бы что посложнее придумать. Что тут еще… «Назовите основной принцип работы резонансного двигателя», неинтересно, вариант два. «Что представляют собой ферромагнитные квантовые сплавы»…
Вопросы ровными строчками отражались в стекле очков, сменяя друг друга практически моментально. Тайвин слегка нахмурился, когда их список внезапно кончился, но тут же выбрал следующий предмет: квантовую химию. Удивившись, что кому-то потребовалось на экзамене проектировать вероятность существования кремнийорганической жизни, вскоре он закончил и этот ряд вопросов. Пройдясь по экзопланетарной ксенобиологии, он хрустнул пальцами, прищурился с еле заметным недовольством – слишком просто. Слишком! – свернул проекцию и вышел из экзаменационной аудитории.
Надо было идти к преподавателю экзопсихологии за росчерком в рекомендательном письме. Но начинающий гений медлил. Подумать только, один зачет и одна подпись могут решить его судьбу! Как же некстати на кафедре сменился заведующий. Прошлый Тайвина знал, а от этого… как бишь его… Нордштейна чего ожидать? Но нервы в сторону, пора.
С неожиданной для себя робостью стукнув в громадную деревянную дверь, он практически сразу получил из-за нее отклик:
– Я вас ждал. Проходите, проходите. Правда, вы напрасно пришли, скажу вам сразу. – Из-за преподавательского стола навстречу Тайвину щурился, развалившись поперек кресла, немолодой мужчина в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами, черных брюках и жилете, из правого кармана которого свисала металлическая цепочка. Юному гению сразу поломалось было про часы-луковицу, но он мотнул головой, прогоняя странную и неуместную архаичную ассоциацию не то с шерифом родом откуда-то с Дикого Запада, не то с киношным злодеем. – Я ознакомился с вашей образовательной траекторией, с послужным, так сказать, списком и достижениями, а потом сопоставил с текстом вашего рекомендательного письма. Хотите знать, почему я вам отказываю?
– А вы отказываете? – вспыхнул Тайвин.
– Да. – Профессор Нордштейн резво спустил ноги с подлокотника и деловито зарылся в бумаги на столе. – В разделе «Причины, по которым рекомендуется соискатель» вы пишете, цитирую: «Студенту присущи глубокие знания по основной специальности и стремление к постоянному самообучению, личностному и профессиональному росту».
Тайвин сразу понял, куда дует ветер, и ему захотелось сделаться невидимым. Но он сдержался, постаравшись ничем не выдать нелегкое смущение и стыд, и просто подошел поближе и сел напротив преподавателя на простой пластиковый стул.