Раненого мага сразу передали целителю, а я просто свалился рядом, закрыв глаза. Бросская кровь, конечно, хороша, но во мне давно торчито несколько стрел… Некоторые уже обломались, правда.

Тут я почувствовал, что меня рывком перевернули, а затем по моей груди расплылось тепло. От облегчения я открыл глаза и увидел над собой ладони целителя. Всё такой же бледный, он деловито выполнял свою работу.

— Ваша кровь чудная, она сама отзывается на мои усилия, — скромно потупив взгляд, прошептал лекарь.

Закончив прогревать рану у меня в рёбрах, он вдруг схватился за обломок торчащей стрелы и дёрнул. Пальцы у него оказались неожиданно сильными, и зазубренный наконечник довольно легко вышел.

Я стиснул зубы, когда эти же пальцы, раскалённые, как кузнечная заготовка, вонзились в рану. В нос пахнуло запахом палёной плоти… Смердящий свет!!!

А этот лекарь дело своё знает, лишней хренью вроде «настраивания чакренных контуров на самоисцеление» не страдает. Это всё можно потом, в спокойной обстановке полевого госпиталя, а сейчас с ранеными разговор короткий.

Прижёг рану, остановил кровь, дунул живительной магией или вытянул скверну, если таковая имеется… А потом раненый уже должен сам на себя надеяться.

Кутень, почуяв мою боль, уже оказался рядом. Зашипев с вершины сваленной телеги, он оценил обстановку и снова унёсся обозревать поле боя. И то, что он мне показывал, было не слишком радужным.

Нападающих лучевийцев было очень много, и действовали они по простой схеме. Пытались окружить наш обоз и убивали всех — и пленников, и заговорщиков, и охранников.

Бойцы Яроша потихоньку пробивались обратно к нам, но их отвлекала лишь половина лучевийского отряда. Другая половина развлекалась здесь, и на данный момент их останавливал только мой Кутень, да редкие вспышки нашей обороны.

Пленников в клетках перебили практически всех, как и заговорщиков, пытавшихся сбежать через поле.

Одна из карет со свидетелями, работниками таверны, ещё уцелела. Вокруг неё, кстати, образовался довольно крупный очаг сопротивления, огрызающийся даже стрелами. И там были не только дружинники, но и маги из отряда Анфима.

Поднявшись повыше, цербер показал мне кое-что ещё. На дороге, далеко позади нашего каравана, неспеша двигался довольно крупный конный отряд, над которым реял флаг. С трудом, но я вспомнил, что это герб кнеза Солебрега.

Один хороший конный рывок, и они бы легко отбили карету. Но этот отряд двигался неторопливо, хотя они явно видели дым, а может, даже слышали звуки боя. Так поступают, когда не уверены, чью сторону принять… Или имеется некая договорённость.

— Так, хватит, — я отодвинул руку целителя и показал на мага с тряпкой у шеи, — Им займись.

В груди у меня уже не холодело, а раны на руках и ногах не были такими уж фатальными. Потом любой зачуханный знахарь справится, и даже я сам, если займусь восстанавливающей медитацией.

— Анфим, кто-то из твоих очень крупно вас подставил, — проворчал я, сдвигаясь к краю телеги и обозревая горящее поле своими глазами.

— Ты о чём, мать твою перемать? — дюжинник попытался встать, но снова свалился.

— Вам нельзя вставать, господин Анфим, — целитель тут же подхватил его под мышками.

Тот попытался оттолкнуть его, но так и сел, покачивая закружившейся головой.

— О чём ты, бросс… кхм… Малуш? — спросил один из свежих воинов, которые думали меня встретить клинками.

Я удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Они что, до сих пор так и не поняли, что у них тут половина отряда была предателями?!

— Это десятник, — вдруг подал голос один из тех юнцов, которых я первыми сюда направил, — Ему надо ответить.

Они держались к десятнику поближе, но с надеждой посматривали и в мою сторону. С одной стороны, я спас им жизнь, а с другой стороны, десятника из царской дружины они ослушаться не могли.

— Стрелы магов анфимских шьют, будто нет защиты, — нехотя сказал я, — Там трое лежат, истыканные.

— Этого не может… нет… мать… — Анфим попробовал сказать что-то ещё, но отключился.

А десятник, привстав и снова оценив обстановку, только выругался.

— Да где этот Ярош?

— Пробивается, но будет нескоро.

На меня уставилось пять пар круглых глаз. Потому что, сколько бы они не крутили головами, то видели то же самое, что и я обычным своим зрением.

Погожий солнечный денёк. Дым, волокущийся по полю, застилающий весь обзор, но при этом почему-то обтекающий нашу телегу. Ветерок, кстати, тоже был странный — он гнал дым в нашу сторону, закрывая нас, но огонь подступал к нам неохотно.