— Шлемазлы… — сдавленно прошипел Айзеншпис, выбрасывая сигарету и начиная продираться в ДК. Ловлю его взгляд и вопросительно вздёргиваю брови, пристраиваясь рядом, и готовый, если надо, поддержать не только морально.

— Да есть тут… — отвечает вместо Юры тот самый взъерошенный парнишка, сплёвывая на асфальт, — говнари! Дайте воды попить, а то так кушать хочется, что переночевать негде, а потом как так и надо, и претензии ко всем разом.

Пояснений не требуется — народ в этой тусовке скандальный, неуживчивый, с потугами на гениальность и готовностью начать склоку в любой момент, как правило, самый неподходящий. Богема!

Влетев в гримёрку, Айзеншпис, сходу оценив обстановку, врезался плечом в какого-то смутно знакомого парня, наседающего на зажатого в углу Градского. Будущий Мэтр, обрадовавшись такому подарку судьбы, достаточно ловко сбил своего обидчика с ног, оседлал, и принялся вколачивать кулаки в голову.

Я, с отставанием на пару секунд, влупил носком ботинка по икре лохматого парня, наседавшего на Буйнова, лохматый невольно отвлёкся, и тут же получил удар в челюсть, уложивший его на пол. Собственно, на этом моё участие в драке закончилось, да наверное, оно было и не очень-то нужными.

Гримёрку почти тут же заняли крепкие ребята из окружения Айзеншписа — не то охрана, не то представители «крыши», и уже от себя добавив агрессорам, очень неласково вытащили их из комнаты, в лучших традициях не существующего сейчас ОМОНа. Юра выскочил вслед за ними, пожелав, как я понял, доброго пути и всего хорошего.

' — Удачно! — цинично подумал я, надеясь, что эмоции сейчас не проступают на моей физиономии, — Вот это я в жир ногами влетел!'

Ситуация — лучше не придумаешь для хорошего знакомства и нормальной мужской дружбы — с поправкой на реалии СССР, разумеется. Будущие Мэтры пока ещё совсем молодые парни, и вот такие вот совместные драчки против кого-то, в этом возрасте — самое то! На всю жизнь!

— Саш, ты как? — на правах знакомого обращаюсь к Градскому, сдавленно ругающегося и баюкающему руку. С ним мы не то чтобы приятельствуем, но тусовка рокеров пока совсем невелика, и все друг друга знают. Я в это «все» вхожу с некоторой снисходительной оговоркой, но всё-таки — да!

В ответ — густой мат, приправленный эмоциями, и хорошо ещё, не в мой адрес! Старые знакомые… я же не говорил, что все между собой дружат? Бывает и вот такое.

Народ в рокерской тусовке, что называется, с характером, а проще говоря — те ещё мудаки бывают, с гонором и воспалёнными самолюбием, когда он — Гений, а окружающие должны это ценить. Дышать с Гением одним воздухом, бегать ему за сигаретами и безвозвратно одалживать трёшку — это возможность как-то войти в Историю, понимать надо!

Некоторые, к слову, понимают, и бегают, одалживают, прислушиваются к каждому слову… А потом наступает разочарование в былом Кумире, переосмысление ценностей, и — склоки, интриги и сплетни, что куда там дружному женскому коллективу!

Дерутся не то чтобы очень часто, но и не редко, хотя казалось бы — музыканты, руки беречь надо…

— Рука… чёрт! — озвучил мои мысли Градский, с болезненной гримасой помассировав запястье, опухающее на глазах.

— Замену поищи, — без задней мысли предложил я, копаясь в аптечке, думая найти эластичный бинт или что-то подобное. Но чёрта с два… стандартный набор из йода, зелёнки, бинтов, жгута и валерианы.

— Да тут, блять… — в ответ целая тирада о мудаках, которые рады подсидеть, и настроении, которое вот совсем ни к чёрту! Не обращая на это внимание, бинтую ему запястье обычным бинтом, за неимением эластичного.

— Да Мишку и возьми, — предложил Буйнов, прикладывая какую-то вонючую ватку под наливающийся глаз и с недовольным видом рассматривая себя в чуть облупившемся зеркале, — Сложную композицию он пока не вытянет, не на сцене, по крайней мере, а так — справится.

Ругнувшись ещё раз, Градский хмыкнул недовольно… и принял мою кандидатуру. Как я понимаю — не то чтобы за неимением лучшего, а потому что все остальные, в данный момент — мудаки!

Спорить с этим утверждением я не стал, и, живо подхватив гитару, начал, с помощью владельца примерять её во всех видах.

— Ну, сойдёт! — постановил наконец Градский, отчаянно морщась при некоторых моих аккордах, — Но это только на сегодня, понял?!

Я — понял, и внял, и… нет, ну правда, нужно же показать человеку, что ценю предоставленную возможность?! Потому что он — Гений, и дышать с ним одним воздухом — большая честь для меня!

… но кажется, немного переиграл.

— Тебе ведь похуй? — хохотнув, спросил Буйнов, отняв примочку от глаза и покосившись на дверь, закрывшуюся за Градским. Отношения у них сложные — когда вроде и друзья, и, пожалуй, друзья они без всяких «вроде», но ясно уже, что хотя они ещё и не осознают этого, им уже немножечко тесно, и не слишком далёк тот день, когда музыканты разойдутся.

— Ну не то чтобы совсем, — дёргаю плечом, невольно косясь на дверь вслед за Александром, — но так-то я у Локтева в ансамбле больше года занимаюсь, уже привык к сцене. Не реже двух, а то и трёх раз в месяц в каком-нибудь концерте участвую.

— Седьмой слева в пятом ряду хора? — съехидничал Буйнов, — В подшефном колхозе «Красные зорьки»?

Он сам же заржал над своей шуткой, весело толкаясь плечом, и я посмеялся вместе с ним, из вежливости.

— Ошибся? — почти тут же прервал своё смех Буйнов. Он далеко не глупый парень, умеющий, если надо, признавать свои ошибки. Задав вопрос, Александр вопросительно уставился на меня — так, будто ему и вправду интересна моя жизнь.