– Расскажите мне про Алишера, - прошу я снова.
– Что он такое?

Она снимает очки.

– Ты чувствуешь привязанность к нему?

– Я хочу его понять.

– Ты хочешь его понять, чтобы оправдать? Для тебя гораздо важнее начать говорить про себя, Божена.

– Я сама решу, что мне важнее.

Я говорю это без агрессии. Но Нина Семёновна, мне кажется, воспринимает это как агрессию.

А может, я стала совсем дикой и теперь не умею себя вести, если мне убрать стальную узду. Свобода выражать эмоции и ушедший страх наказания, попытка почувствовать себя равной со всеми - это все напоминает какие-то судороги! И от моих подергиваний вечно кому-то прилетает. Мой самоконтроль сломан.

Но я этого не хочу, нет. Это спонтанно.

– Я хочу полностью понять Алишера. Вы попросили меня прошлый раз обозначить цель нашей работы. Так вот - это и есть цель.

Вздыхает. Задумчиво крутится на кресле.

– Алишер - психопат. Тебе не нужно пытаться войти в его мир. Он отвратителен. Это мир аморального хищника. Тебе нужно попытаться выйти из него. Вернуться в нормальность.

– Я знаю сама, что мне нужно!
– начинаю нервничать я.
– Какой именно психопат? Я читала, они бывают разные.

– Высокофункциональный психопат. Они, как правило, интеллектуальны, они достигаторы, и у них множество перверсий. Практически всегда есть сексуальные перверсии. Я говорю на понятном для тебя языке?

– Да. Вполне. Дальше, пожалуйста.

– Что именно тебя интересует?

– Как... ммм... манипулировать психопатом?

– С психопатом нельзя поддерживать никаких связей. И пытаться им управлять - тоже. Он переиграет нормального человека. Потому что в его мире нет ни одного ограничения, которые есть в нашем. Ему не ведомо понятие совести, этики, морали, кодекса чести. Он достоверно это все исполняет на публику, но когда идёт к личным целям, это никогда не ограничивает его. Люди для него лишь средства достижения цели, развлечения и объекты.

– Вы мне не помогаете, - хмурюсь разочарованно.

Я это все знаю и сама! Быть может не могу облечь в такие слова. Но знаю прекрасно.

– Божена, можно я задам вопрос?

– Ладно.

– Он подвергал тебя сексуальному насилию?

Это раздражает! Но я решаю ответить. Может быть, это как-то поможет ей описать его для меня детальнее.

– Только в качестве своих игр.

– Ммм... что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что секс сам по себе его не увлекал. Но его увлекала моя паника. И пока паники было достаточно без прикосновений, он не прикасался.

– Расскажи об этом.

– Когда он меня похитил, то правила его игры были такие - если я буду безупречна как балерина, то он вернёт меня домой. Я была безупречна. Я репетировала по десять часов , готовясь к его приездам. Но в какой-то момент, спустя месяцы, я поняла, что не вернёт. И устроила истерику, отказалась танцевать. Тогда правила игры изменились, и он сказал, что не тронет меня как женщину, пока я буду безупречна. И я снова была. Долго. Но в какой-то момент случился нервный срыв, и я набросилась на него. Тогда... И правила игры изменились снова!
– срывается мой голос.
– Правила ужесточались каждый раз, чтобы у меня был достаточный уровень ужаса перед ним, и я репетировала, как чокнутая и выдывала ему личный "Большой балет". И он всегда чувствовал, если я пытаюсь играть этот ужас, чтобы он не затягивал удавку. И тогда... наказывал.

– Что ты чувствуешь, когда рассказываешь об этом?

– Да какая к черту разница?!
– шепчу я.
– Раздражение я чувствую! Раздражение, что мне не помогают! Что переводят тему! Что... Расскажите мне про него что-то такое, чего я сама не знаю!
– требую я.
– Нам предстоит встреча. Я хочу быть сильнее него.

– Не нужно волноваться, Божена. Мы все на твоей стороне. И хотим помочь.

Она что-то пишет себе в блокнот.

– У тебя есть проблемы со сном, я прописала тебе несколько препаратов...
– отрывает листок.

– Сеанс закончен, - встаю я.

Мне не нужен психолог. Мне нужна Диляра Зольникова! Она понимает... А это все потеря времени. А у меня ещё репетиция.

Хлопаю дверью.

С нами безвыездно живёт три человека прислуги. Они как серые тени, стараются не попадаться на глаза. У них форма цвета наших стен. Этот цвет называется "пудровая орхидея".

И сейчас, вылетая, я натыкаюсь на женщину, выбивая у неё из рук поднос.

Все с грохотом летит на ковер.

– Простите...
– присаживается она, чтобы собрать.

– Это вы - простите, - помогаю ей.

– Ну что вы? Я сама все уберу.

За этим нас застаёт мама.

– Божена?
– растерянно.

Поднимаюсь.

За плечи мама отводит меня подальше.

– Папа приехал. Поужинаешь с нами?

Отец не жил с нами постоянно с тех пор, как только его карьера пошла вверх. Обычно приезжал несколько раз в месяц, иногда на день, иногда на два. Мама говорила, что с его работой иначе никак.

Киваю.

За обеденным столом - отец, мама, я и мой брат Филипп. Ему шестнадцать. Мы сидим с ним напротив друг друга.