Маришка дёргает меня за локоть. Очевидно, хочет поинтересоваться шепотом, но получается плохо. Журавлёв, конечно же, слышит.

— Мам, а кто это?

Перевожу взгляд прямо в карие игривые глаза. Замечаю дёрнувшийся уголок губ. Транслирую гнев, протест. Что угодно, но только бы не смел.

Я беру дочку за руку и мысленно перебираю варианты, но осекаю почти каждый. Все они — дрянь. И я тоже дрянь, что допустила это.

— Привет. Ты Марина?

Нет, нет. Боже. Нет. Просто, блядь, заткнись.

Саша не теряется и присаживается на корточки перед моим ребенком, то ли не желая меня понимать, то ли действительно не видя в этом ничего особенного.

Я вскидываю глаза к небу. Сжимаю зубы. Чувствую, как сердце ухает вниз и резко взлетает вверх, тарабаня где-то в горле.

— Да, — удивляется Мышка.

— Круто. А меня зовут Саня.

Губы кривятся в улыбке. Я до сих пор зачем-то помню, что Саня — это строго для своих.

— У тебя есть аккаунт в Тик-ток?

Журавлёв вскидывает брови и трёт подбородок. Не на шутку озадачивается. Смотрит то на меня, то на Маришку, но я сразу решаю, что не дам ему ни единой поблажки, поэтому скрещиваю руки на груди и замолкаю.

— Честно говоря, нет. Это плохо?

Мышка пожимает плечами.

— Хотела предложить взаимную подписку, но нет — так нет. Не страшно.

К моему удивлению, дочь вполне легко отвечает на рукопожатие при знакомстве со спасителем мороженного. Маминым, блин, другом, которому нужно убить где-то полтора часа времени перед встречей, и он не придумал ничего лучше, чем влиться в абсолютно чужую ему среду.

Слово за слово. Разговор ладится с первой секунды. И оказывается, что я почти не контролирую этот процесс, поэтому злюсь гораздо сильнее.

Марина смеется с дурацкой шутки Журавлёва. Постепенно тает и перестает хмуриться. Затем насмешливо недоумевает, что такой взрослый мужчина не умеет развивать социальные сети.

То, что дочь предложила взаимную подписку — говорит о многом. Это высшая степень доверия. Знак. У нас даже Галина Сергеевна завела аккаунт, чтобы периодически лайкать короткие ролики внучки.

— Я уже даже не спрашиваю: зачем, Саш? Просто молча охуеваю.

Мы направляемся вглубь парка. Едим мороженое. Мышка беспечно вырывается вперёд в поисках приключений, даже не подозревая, что творится у меня на душе.

Потому что, казалось бы, друг. Что такого? От самого этого слова веет теплом и безопасностью. Марина пока не обзавелась своими в городе, и действует по принципу: мамин друг — мой друг. Всё просто. Автоматически.

— Я понял, что ты любишь рулить, Поль. Видишь ли, я тоже.

Скашиваю взгляд. Мечу молнии. Спотыкаюсь о глухую стену и тухну так же резко, как и вспыхиваю.

— Не делай из происходящего трагедию.

В голосе Саши звенит сталь. Он невозмутимо слизывает с вафли капли сиропа и не считает нужным оправдываться, потому что всегда действует так, как посчитает нужным. И честно не понимает, в чем, собственно, дело, а я слишком ограничена в действиях, чтобы чётко пояснить, насколько плохо без спросу заходить на чужую запретную территорию.

— Серьезно? Так скажи правду ребёнку: чего ты на самом деле хочешь? И кто ты такой, чёрт возьми: добрый сказочник или мамин ёбарь?

Я мысленно пытаюсь унять эмоции и гулко забившееся сердце, которое так и норовит пробить рёбра, но от прямого зрительного контакта приходится делать это по новой. Глубокий вдох. Отсчёт до десяти. Затем плавный медленный выдох.

— Я никого не боюсь, Поля.

Почувствовав, как капли подтаявшего мороженого стекают по пальцам, негромко чертыхаюсь и лезу в сумку за влажными салфетками.

— Я боюсь… — проговариваю шёпотом.

Правды. Разоблачения. Развода. Перемен. Но больше всего — ошибиться и перепутать по-настоящему значимое и важное с чем-то другим.

— Вы помирились?

Я поднимаю голову и дёргаю уголками губ. Прямой намёк-вопрос вышибает из лёгких весь воздух. И никакая дыхательная техника, сука, не работает.

Мы пытаемся с Наилем делать шаги навстречу друг другу. Ступая голыми ступнями по битым осколкам. Закрывая глаза на ошибки и слабости. Создавая кривую иллюзию того, что за пределами семьи никого важного и значимого больше нет. Ни Саши, ни Насти. Правда, не всегда получается.

— Кто тебе сказал, что мы поругались?