И она поднимается вслед за ним. Ее рука, как всегда, теплая и чуть мозолистая от работы в саду. Дорожка между зарослями пальм и фикусов очень узкая, и Антон изо всех сил прижимается к маминому боку, вдыхая терпкий запах розмарина и лимона…

…Антон вынырнул из воспоминаний, чувствуя монотонную ноющую боль в груди.

Для маленького мальчика знать названия стольких растений было довольно странно, но они с матерью проводили в зимнем саду много времени. Час за часом мама рассказывала ему о разных цветах и деревьях, пока названия стойко не впечатались в его память. Теперь же они были тесно связаны с тоской, оседающей пеплом во рту. После смерти матери Антон проводил все свободное время в этом саду, стараясь почувствовать ее. И, несмотря на то что в нем больше не раздавался тихий шорох посадочного совка и не разносился далеко вокруг запах ее крема для рук, только здесь он мог дышать.

Для отца же эта оранжерея была одновременно и памятником жене, и разрывающим душу воспоминанием. Зимний сад держали в идеальном состоянии, но отец никогда больше в него не заходил. Когда Антону было четырнадцать, отец отправил его в интернат, разорвав ту единственную хрупкую нить, соединяющую его сердце с домом, а несколько лет спустя выгнал из дома и его самого.

Кадры из прошлого прервал громкий стук каблуков по каменной дорожке. Та самая женщина из палаты быстро оглядела развалившегося на диване Антона и, коротко улыбнувшись, спросила:

– Могу я присесть?

Антон молча показал на место рядом с собой, и женщина изящно опустилась на диван.

– Мы не успели познакомиться, меня зовут Анна Хорошева.

– Да, как-то было не до общения, когда я думал, что моего отца похитили. – Антон скривился и скрестил руки на груди. – В общем, так оно и есть. Вы тоже к этому причастны?

Улыбка Анны погасла.

– Антон, послушайте, – строго сказала она. – Я понимаю, что Олег забрал Бориса Александровича из больницы без вашего согласия. Я знаю, что у вас… натянутые отношения.

Антон против воли усмехнулся на такую осторожную формулировку. Он бы назвал это скорее «взаимным неперевариванием».

– Но вы должны знать, что ваш отец сам хотел этого, – продолжила Анна.

– В каком смысле? – Антон растерялся.

– У Бориса Александровича был для Олега план действий на случай, если с ним что-то случится.

– Вы имеете в виду инсульт? Я не понимаю, отец знал об этом заранее?

– Не совсем так, – вздохнула Анна. – Как я понимаю, ваш отец думал, что в его возрасте всякое может быть. И оставил Олегу инструкции. Он хотел, чтобы мы в случае его временной недееспособности перевезли его в «Новултус».

– А вы лично видели эти инструкции? – Антон прищурился. – Или я должен поверить в это только со слов Олега?

– Я могу вас заверить, что он не стал бы действовать против воли Бориса Александровича, – прохладно заметила Анна. – Тем более я сама слышала, что ваш отец рассматривал возможность поучаствовать в проекте.

– Вы говорите об этом чипе?

– Это не просто чип, а совершенно новый подход к лечению болезней мозга. Вы слышали те звуки, что произносил Борис Александрович?

– Да. – Антон закатил глаза. – И что-то непохоже, что ваша железка чем-то ему помогла!

– Вы не правы, – отрезала Анна. – Когда я задала ему вопрос: «Слышит ли он меня?», он попытался ответить. Это значит, что ваш отец нас понимает, и, соответственно, его афазия из тотальной перешла в моторную. Не буду грузить вас научными описаниями, просто скажу, что ему стало гораздо лучше. И это за пару часов с внедренными электродами.

– Если ему стало лучше, почему тогда он говорил как младенец?

– Это называется «эмболофразия». Сейчас Борис Александрович может общаться только с помощью повторения части слова. Но, если судить по результатам работы чипа, это ненадолго. Сегодня ему нужно будет отдохнуть, а завтра я проведу необходимые тесты, и можно будет начать занятия по восстановлению речи.

– Так вы логопед?

– Вообще, я руководитель отдела нанотехнологий. Но в последнее время меня все чаще заменяют, так как я с головой погрузилась в этот проект. Я присоединилась к разработке инвазивного нейроинтерфейса около полугода назад. Я не только инженер, но еще и нейрофизиолог, поэтому Борису Александровичу и Олегу понадобились мои знания о функционировании мозга.

– Расскажите мне побольше об этом чипе, – через пару секунд попросил Антон. – Олег вроде говорил про какие-то электроды?

– Смотрите, – с готовностью начала Анна. – Чип – это инвазивный нейроинтерфейс с электродами, которые расположены на концах ультратонких проводов…

– Анна, погодите. Я ни разу не ученый, и для меня, если честно, все это звучит как белый шум. Может, объясните попроще?

– Ох, ну да, – рассмеялась она. – Конечно, извините. Хорошо… Тогда представьте себе медузу.