Хотя Пай-о-па и описал ему вкратце те силы, которые населяют Ин Ово, впечатление Миляги от темного, протеического пространства между Доминионами оказалось очень смутным, так как он был поглощен гораздо более интересным для него зрелищем — зрелищем тех изменений, которые претерпевали оба путешественника по мере того, как их тела обживались в новых условиях.

Голова его кружилась от нехватки кислорода, и он не мог сказать с уверенностью, происходило ли все это на самом деле или нет. Возможно ли, чтобы тела распускались, как цветы, и семена их внутреннего «я» разлетались в разные стороны, как об этом говорили ему его чувства? И возможно ли, чтобы эти тела были вновь воссозданы к концу путешествия, прибыв в целости и сохранности, несмотря на все перенесенные деформации? Во всяком случае, так ему показалось. Мир, который Пай называл Пятым Доминионом, свернулся у них на глазах, и они, словно летящие сны, понеслись в какой-то совершенно иной мир. Как только он увидел свет, Миляга упал на колени на твердый камень, с благодарностью упиваясь воздухом того доминиона, в котором они оказались.

— Совсем неплохо, — услышал он голос Пая. — У нас получилось, Миляга. Был такой момент, когда мне показалась, что у нас не получится, но у нас все получилось!

Миляга поднял голову, когда Пай потянул за соединявший их ремень, чтобы поставить его на ноги.

— Вставай! Вставай! — сказал мистиф. — Не годится начинать путешествие, стоя на коленях.

Миляга увидел, что вокруг — ясный день, а на небе у него над головой, переливающемся, как зелено-золотой павлиний хвост, нет ни единого облачка. Не было видно ни солнца, ни луны, но сам воздух казался светящимся, и в этом свете Миляга впервые увидел подлинный облик Пая со времени их последней встречи в огне. Возможно, в память о тех, кого он потерял, мистиф до сих пор не снял с себя одежду, которая была на нем в ту ночь, несмотря на то, что вся она обгорела и была покрыта кровавыми пятнами. Но он смыл грязь с лица, и теперь его кожа сияла в потоке ясного света.

— Рад тебя видеть, — сказал Миляга.

— Взаимно.

Он принялся развязывать соединявший их ремень, а Миляга тем временем обратил свой взгляд на местность, в которой они оказались. Они стояли неподалеку от вершины холма, в четверти мили от границ расползающегося во все стороны деловито шумевшего городка, застроенного неказистыми хибарами. От подножья холма он тянулся до середины плоской и лишенной деревьев равнины. Дальше по охристой земле шла оживленная дорога, которая увела его взгляд к куполам и шпилям мерцающего вдали города.

— Паташока? — спросил он.

— Что же еще?

— Стало быть, ты правильно выбрал курс.

— Даже в большей степени, чем я смел надеяться. Считается, что холм, на котором мы стоим, — это то самое место, где Хапексамендиос отдыхал, впервые появившись из Пятого Доминиона. Его название — Гора Липпер Байак. И не спрашивай меня, почему.

— Город осажден? — спросил Миляга.

— Вряд ли. Мне кажется, ворота открыты.

Миляга обвел взглядом возвышающиеся вдали стены и обнаружил, что ворота действительно распахнуты настежь.

— Так кто же тогда все эти люди? Беженцы?

— Скоро мы об этом спросим, — сказал Пай.

Узел наконец был распутан. Продолжая изучать окрестности, Миляга потер запястье, на котором отпечатался глубокий след от ремня. Между стоящими внизу хибарами он заметил живых существ, облик которых едва ли напоминал человеческий. Но были среди них и человекоподобные. Во всяком случае, нетрудно будет сойти за местного.

— Тебе надо будет научить меня, Пай, — сказал он. — Мне необходимо знать, кто есть кто и что есть что. Они здесь говорят по-английски?

— В свое время это был очень популярный язык, — ответил Пай. — Трудно поверить, что он вышел из моды. Но прежде чем мы двинемся дальше, я должен объяснить тебе, в чьей компании ты путешествуешь. Иначе то, как люди будут обращаться со мной, может тебя смутить.

— Объяснишь по дороге, — сказал Миляга, которому не терпелось разглядеть поближе незнакомцев внизу.

— Как хочешь. — Они начали спуск. — Я — мистиф. Меня зовут Пай-о-па. Это тебе известно. Но ты не знаешь, каков мой пол.

— У меня есть догадки по этому поводу, — сказал Миляга.

— Да что ты? — сказал Пай-о-па с улыбкой. — И что же это за догадки?

— Ты — андрогин. Я прав?

— Во всяком случае, отчасти.

— Но ты обладаешь талантом иллюзии. Я убедился в этом в Нью-Йорке.

— Мне не нравится слово «иллюзия». Из-за него я выгляжу чем-то вроде актера, а на самом деле это не так.

— Что же тогда?

— В Нью-Йорке ты хотел Юдит — именно это ты и видел. Это была твоя фантазия, а не моя.

— Но ты подыгрывал мне.

— Потому что я хотел быть с тобой.

— А сейчас ты тоже подыгрываешь?

— Я не обманываю тебя, если ты это имеешь в виду. То, что ты видишь перед собой, — это и есть я, для тебя.

— А для других?

— Я могу оказаться чем-то иным. Иногда мужчиной. Иногда женщиной.

— Ты можешь стать белым?

— На секунду-другую. Но если бы я попытался улечься в твою постель при свете дня, ты бы понял, что я — не Юдит. То же самое произошло бы, если бы ты был влюблен в восьмилетнюю девочку или в собаку. Я не смог бы предстать в их облике, разве что… — Пай бросил на него быстрый взгляд, — …в очень специфических обстоятельствах.