Появился Апинг, и последовала новая серия вопросов, на которые на этот раз отвечал Скопик, после этого отправившийся на поиски Пая. По приказанию Апинга, пол в камере был вымыт, а пациенту принесли свежей воды и чистую одежду.

— Вам нужно еще что-нибудь? — осведомился Апинг.

— Еда, — сказал Миляга. Никогда еще в желудке у него не было такого ощущения пустоты.

— Я распоряжусь. Странно слышать ваш голос и видеть, как вы двигаетесь. Я привык к другому повороту событий. — Он улыбнулся. — Когда вы окрепнете, — сказал он, — мы должны с вами поговорить. Я слышал от мистифа, что вы художник.

— Был когда-то, — сказал Миляга и невинно осведомился: — А что? Вы тоже художник?

Апинг просиял.

— Да, я художник, — сказал он.

— Тогда нам обязательно надо поговорить, — сказал Миляга. — Что вы рисуете?

— Пейзажи. Людей иногда.

— Обнаженную натуру? Портреты?

— Детей.

— Ах, детей… А у вас самого есть дети?

Тень беспокойства прошла по лицу Апинга.

— Позже, — сказал он, метнув взгляд в сторону коридора и вновь обратив его на Милягу. — Мы все обсудим в частной беседе.

— Я в вашем распоряжении, — сказал Миляга.

За пределами комнаты раздались голоса. Скопик вернулся с Н'ашапом, который задержался у ведра, изучая выброшенного в него паразита. Прозвучали новые вопросы, или, вернее, те же самые, но в других формулировках. В третий раз отвечали вдвоем Скопик и Апинг. Н'ашап слушал их только вполуха, пристально изучая Милягу во время пересказа драматических событий, а затем поздравив его с забавной официальностью. Миляга с удовлетворением заметил сгустки спекшейся крови у него в ноздрях.

— Мы должны направить полный отчет об этом случае в Изорддеррекс, — сказал Н'ашап, — Я уверен, что он заинтригует их не меньше, чем меня.

Произнеся эти слова, он направился к двери, приказав Апингу немедленно следовать за ним.

— Наш Командир выглядит не очень хорошо, — обратил внимание Скопик. — Интересно, что тому причиной.

Миляга позволил себе улыбку, но она покинула его лицо когда в дверях появился его последний посетитель, Пай-о-па.

— Вот и прекрасно! — сказал Скопик. — Ты пришел. Я оставляю вас вдвоем.

Он удалился, закрыв за собой дверь. Мистиф не двинулся с места, чтобы обнять Милягу или хотя бы взять его за руку. Вместо этого он подошел к окну и посмотрел на море, все еще освещенное солнцем.

— Теперь мы знаем, почему его называют Колыбелью, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Где еще мужчина может оказаться способным родить?

— Это было мало похоже на рождение, — сказал Миляга.

— Для нас — может быть, и нет, — сказал Пай. — Но кто знает, как рожали здесь детей в древние времена? Может быть, люди погружались в воду, пили ее, давали ей приют, чтобы она могла расти…

— Я видел тебя, — сказал Миляга.

— Я знаю, — ответил Пай, не оборачиваясь от окна. — И ты чуть было не лишил нас союзника.

— Н'ашап? Союзник?

— Он обладает здесь властью.

— Он — Этак. Кроме того, он мерзавец. И я собираюсь доставить себе удовольствие, убив его.

— Ты что, решил вступиться за мою честь? — сказал Пай, наконец обернувшись к Миляге.

— Я видел, что он делал с тобой.

— Это ерунда, — ответил Пай. — Я знал, что делаю. Как ты думаешь, почему с нами так хорошо обращаются? Мне позволили видеться со Скопиком в любое время. Тебя кормили и поили. И Н'ашап не задавал никаких вопросов ни обо мне, ни о тебе. А теперь он задаст их. Теперь он начнет подозревать. Нам надо убираться отсюда поскорее, до тех пор, пока он не получит ответы.

— Это лучше, чем ты будешь его обслуживать.

— Я же тебе говорю, это абсолютная ерунда.

— Но не для меня, — сказал Миляга, чувствуя, как слова царапают его воспаленное горло. Хотя это и потребовало от него определенных усилий, он поднялся на ноги, чтобы встретиться с мистифом лицом к лицу. — Помнишь, как в самом начале ты говорил о том, что нанес мне непоправимую обиду? Ты постоянно вспоминал о случае на станции в Май-Ке и говорил, что мечтаешь о том, чтобы я простил тебя. А я в это время думал о том, что никогда между нами не произойдет ничего такого, что нельзя будет простить или забыть, и когда я вновь обрету дар речи, я обязательно скажу тебе об этом. А теперь я не знаю. Он видел твою наготу, Пай. Почему он, а не я? Мне кажется, я не смогу простить тебе то, что ты открыл тайну ему, а не мне.

— Никакой тайны он не увидел, — ответил Пай. — Когда он смотрел на меня, он видел женщину, которую он любил и потерял в Изорддеррексе. Женщину, которая была похожа на его мать. Собственно, это и сводило его с ума. Эхо эха его матери. И до тех пор, пока я благоразумно снабжал его этой иллюзией, он был уступчив. Это представлялось мне более важным, чем мое достоинство.

— Больше так не будет, — сказал Миляга. — Если мы выберемся отсюда вместе, я хочу, чтобы ты принадлежал мне. Я не буду тебя ни с кем делить, Пай. Ни за какие уступки. Ни даже ради самой жизни.