— По приговору он должен убить Автарха, — сказал он.

— Так значит, его послали туда одного?

— Нет. Он взял с собой несколько наших сородичей, а еще несколько остались охранять Кеспарат.

— Они давно ушли?

— Не очень. Но ты не сможешь попасть во дворец. Как, впрочем, и они. Это самоубийство.

Миляга не стал терять времени на споры и направился обратно к воротам, оставив молодого человека нести свою службу по охране цветущих деревьев и пустынных улиц. Но, приблизившись к воротам, он заметил двух человек, мужчину и женщину, которые только что вошли и смотрели в его сторону. Оба были обнажены выше пояса, а на горле у них были нарисованы те самые три полоски, которые он видел у Голодарей во время карательной операции в гавани. Оба приветствовали его приближение, сложив ладони и склонив головы. Женщина была в полтора раза больше своего спутника. Тело ее представляло великолепное зрелище: голова, полностью обритая, за исключением небольшой косицы сзади, располагалась на шее, которая была шире черепа и обладала (наравне с руками и животом) такой мощной и развитой мускулатурой, что при малейшем движении бугры мышц начинали перекатываться у нее под кожей.

— Я же говорила, что он окажется здесь! — оповестила она окрестности.

— Я не знаю, что вам надо, но я вряд ли смогу вам помочь, — сказал Миляга.

— Ведь вы — Джон Фьюри Захария?

— Да.

— По прозвищу Миляга?

— Да. Но…

— Тогда вы должны пойти с нами. Пожалуйста. Отец Афанасий послал нас за вами. Мы слышали о том, что случилось на Ликериш-стрит, и поняли, что это вы. Меня зовут Никетомаас, — сказала женщина. — А это — Флоккус Дадо. Мы ждем вас с тех самых пор, как появился Эстабрук.

— Эстабрук? — переспросил Миляга. Об этом человеке он ни разу не вспомнил за последние несколько месяцев. — А откуда вы его знаете?

— Мы нашли его на улице. Мы думали, что он и есть тот самый. Но оказалось, что нет. Он не знал ничего.

— А вы думаете, я знаю? — раздраженно отозвался Миляга. — Катитесь вы к чертовой матери со своими знаниями! Я понятия не имею, кем вы меня считаете, но к вам я не имею никакого отношения.

— Именно это и говорил отец Афанасий. Он сказал, что вы пребываете в неведении…

— Что ж, он был прав.

— Но вы женились на мистифе.

— Ну и что с того? — сказал Миляга. — Я люблю его, и пусть хоть весь мир об этом узнает.

— Нам это понятно, — сказала Никетомаас, как о самом обычном деле. — Именно поэтому мы и смогли найти вас.

— Мы знали, что мистиф придет сюда, — сказал Флоккус. — А там, где будет он, будешь и ты.

— Его здесь нет, — сказал Миляга, — он пошел наверх, во дворец…

— Во дворец? — переспросила Никетомаас, подняв взгляд на темные стены. — И вы собираетесь отправиться туда вслед за ним?

— Да.

— Тогда я пойду с вами, — сказала она. — Мистер Дадо, возвращайтесь к Афанасию. Скажите ему, кого мы нашли и куда мы отправились.

— Я не нуждаюсь в чужом обществе, — сказал Миляга. — Я не доверяю даже себе самому.

— А как вы сможете попасть во дворец без проводника? — сказала Никетомаас. — Я знаю расположение ворот. И внутренних двориков тоже.

Миляга взвесил в уме все «за» и «против». С одной стороны, ему хотелось продолжить странствие одинокого бродяги, за спиной у которого тянулся шлейф хаоса Ликериш-стрит. Но из-за незнания внутреннего устройства дворца он может потерять время, а ведь какие-нибудь несколько минут могут решить, найдет ли он мистифа живым или мертвым. Он кивнул в знак согласия, и у ворот они разошлись: Флоккус Дадо отправился обратно к отцу Афанасию, а Миляга и Никетомаас стали подниматься к твердыне Автарха.

Единственная тема, которую поднял по дороге Миляга, была связана с Эстабруком.

— Как он там? — спросил он. — Все такой же чокнутый?

— Когда мы нашли его, он был на волосок от смерти, — сказала Никетомаас. — Его брат бросил его здесь, думая, что он мертв. Но мы отнесли его в наши палатки в Просвете и вылечили. Или, точнее, его вылечило пребывание там.

— Вы сделали все это, думая, что он — это я?

— Нам было известно, что кто-то должен появиться из Пятого Доминиона, чтобы начать Примирение снова. И конечно, мы знали, что это вот-вот должно случиться. Но мы не знали, как должен выглядеть этот человек.

— Ну, мне жаль вас разочаровывать, но вы совершаете уже вторую ошибку подряд. От меня толку вам будет не больше, чем от Эстабрука.

— Зачем же вы тогда пришли сюда? — сказала она.

Этот вопрос заслуживал серьезного ответа, если не ради того, кто его задал, то, по крайней мере, ради него самого.

— Были вопросы, на которые я хотел получить ответы, но не мог этого добиться на Земле, — сказал он. — Умер мой друг, умер очень молодым. Женщину, которую я знал, чуть не убили…

— Юдит.

— Да, Юдит.

— Мы много говорили о ней, — сказала Никетомаас. — Эстабрук был от нее просто без ума.

— А сейчас?

— Я давно с ним не разговаривала. Но знаете, он ведь пытался взять ее с собой в Изорддеррекс, когда вмешался его брат.

— Она попала сюда?

— Похоже, нет, — сказала Никетомаас. — Но Афанасий считает, что в конце концов это произойдет. Он говорит, что она также замешана во всю эту историю с Примирением.

— С чего это он взял?

— Мне кажется, тут дело в одержимости Эстабрука. Он говорил о ней так, словно она святая, а Афанасий любит святых женщин.