В тусклом уличном свете, шедшем, от окна, ничего нельзя было толком разглядеть.

— Гейвин, ты проснулся?

— Да, — ответил он.

— Мне нужна твоя помощь.

В этом голосе не было никакой угрозы. Так просят брата.

— Что тебе нужно?

— Немного подлечиться.

— Подлечиться?

— Зажги свет.

Гейвин включил светильник и взглянул на стоящую перед ним фигуру. Руки уже не были сложены на груди, и глазам Гейвина предстала огромная рана. Крови, разумеется, не было — ей просто неоткуда было взяться. На таком расстоянии трудно было заметить, что внутренности этой твари тоже стали напоминать человеческие.

— Господи, что случилось? — спросил Гейвин.

— У Преториуса были друзья, — ответил монстр, прикоснувшись пальцами к краям раны.

Этот жест напомнил Гейвину о картине, висевшей в его родном доме — Спаситель на кресте и подпись: «Я умер за вас».

— Почему ты не умер?

— Потому что я еще не живу.

Еще не живет… Значит, он все-таки смертей.

— Тебе больно?

— Нет, — ответ прозвучал грустно, как будто ему очень недоставало простых человеческих ощущений. — Я ничего не чувствую… но я учусь. Я уже умею зевать и пукать.

Это было столь же трогательно, сколь и абсурдно. Как он, однако, гордится любым признаком отношения к роду человеческому.

— А что будет с твоей раной?

— Заживет со временем.

Гейвину не хотелось больше разговаривать.

— Я тебе неприятен?

— Немножко, — ответил он, пожав плечами.

Существо смотрело его глазами, его прекрасными глазами.

— Что тебе сказал Рейнольдс?

— Почти ничего.

— Говорил, наверное, что я — чудовище, что я питаюсь человеческими душами!

— Ну… не совсем.

— И все-таки я угадал.

— Более или менее.

Существо грустно покачало головой.

— С его точки зрения, он, может быть, и прав. Мне нужна была кровь — это, безусловно, чудовищно, но что поделаешь! В молодости, месяц назад, я в ней купался. Это придавало моему деревянному телу ощущение плоти. Сейчас в этом уже нет необходимости — я почти ожил. Теперь мне нужна только…

Оно смутилось. Не потому, что собиралось солгать, скорее — не могло подобрать подходящих слов.

— Так что же тебе нужно? — настаивал Гейвин.

Существо опустило глаза.

— Ты знаешь, я уже жил несколько раз. Иногда я крал чужие жизни, жил ими, а когда надоедало — сбрасывал старое лицо и находил себе новое. Иногда — как это произошло в последний раз — просто поддавался очарованию и терялся…

— Ты — какой-то механизм?

— Нет.

— Что же тогда?

— Я — это я… Мне не приходилось встречать похожих на меня. Может быть, их много, а может — просто нет. Почему бы мне не быть единственным в своем роде! И вот я живу, умираю, ровным счетом ничего не зная о самом себе, — с горечью произнесло оно. — Видишь ли, ты живешь в мире похожих на тебя людей. А если бы ты был один на всем белом свете, что бы ты знал? Только то, что можно увидеть в зеркале. Остальное — догадки.

Не согласиться с ним было трудно.

— Можно мне прилечь? — спросило оно.

Существо приблизилось, и Гейвин смог получше разглядеть рану на его груди. На месте сердца росли какие-то бесформенные грибницы. Не сняв мокрой одежды, оно с тяжким вздохом нырнуло в кровать.

— Мы вылечимся, — сказало оно, — было бы время.

Гейвин пошел к двери проверить, заперта ли она. На всякий случай он подтащил стол и поставил его так, чтобы никто не мог опустить ручку. Никто не помешает их сну. Они будут здесь в безопасности — он и оно, он и его второе Я. Гейвин сварил кофе и сел в кресло, стоящее напротив кровати, не спуская глаз со спящего гостя.

Дождь все не прекращался. Ветер с бешенством бросал на стекло мокрые листья, а тяжелые капли добивали их, как любопытных мотыльков. Гейвин иногда поглядывал на них, когда уставал рассматривать свою спящую копию, но взгляд против его воли возвращался к кровати. Он опять рассматривал эти тонкие запястья, длинные ресницы… Под звуки сирены мчащейся по улице машины скорой помощи он заснул. А дождь все не прекращался…

В кресле было не очень удобно, и он просыпался каждые несколько минут, чуть приоткрывая глаза. Существо встало — вот оно стоит у окна, вот разглядывает себя в зеркало, теперь — шумит на кухне. Оно открывало кран — ему снилось море. Оно раздевалось — ему снилось, что он занимается любовью. Оно смотрело на него — Гейвину на мгновение показалось, что он поднимается над крышами домов… Существо оделось в его одежду — он во сне пробормотал что-то о краже. Уже рассвело. По комнате, насвистывая веселую песенку, прогуливался он сам. Гейвин так хотел спать, что не оставалось никаких сил обращать внимание на то, что какой-то парень разгуливает в его одежде и живет его жизнью.

Наконец, оно нагнулось и, по-братски поцеловав Гейвина в губы, вышло. Дверь тихо закрылась.

Прошло еще несколько дней — Гейвин не считал сколько. Он безвылазно сидел дома и пил воду — жажда казалась неутолимой. Пил и спал, спал и пил…

Его постель так и не высохла с того времени, как в ней повалялся нежданный гость, но желания сменить простыни не возникало. Гейвину нравилось лежать на влажном белье, сушить его теплом своего тела. Когда постель немного подсыхала, он принимал ванну в воде, которую не менял после своего двойника, и возвращался, весь в темных холодных каплях. Холодная комната пропахла плесенью. Порой ему так не хотелось вставать, что он опустошал мочевой пузырь прямо в кровати.