— Поздно, — сказал Флетчер.

Хови почувствовал, как руки отца разжимаются и отпускают его. Это было как самый первый в жизни кошмар: он падал в пустоту. Но законы гравитации в мысленном мире не действовали. Лицо отца за время падения не удалялось, а вдруг начало расти, стало огромным и все увеличивалось и увеличивалось.

Слова исчезли, остались только мысли. Они потоком захлестнули Хови. Их оказалось слишком много, и Ховард понадеялся, что не утонет в них.

— Не сопротивляйся, — услышал он отца. — Не пытайся плыть. Пусть все течет своим чередом. Погрузись в меня. Будь во мне.

— Тогда я перестану быть собой, — ответил он. — Если я погружусь в тебя, я стану тобой. Я не хочу быть тобой.

— Рискни. Другого выхода нет.

— Нет! Не могу! Я должен… контролировать.

Он начал бороться, пытаясь вырваться из окружившей его стихии. Но мысли и образы врывались в сознание. Он фиксировал это другим сознанием, что было выше его понимания.

— Между нашим миром, что зовется Косм, или Земля, или Суета сует, — между ним и Метакосмом, что зовется Тем светом или Убежищем, есть море под названием Субстанция…

Образ моря — единственное, что узнал Хови в потоке непонятных видений. В этом море он плыл во сне, который они видели вместе с Джо-Бет. Тогда они плыли бок о бок, их тела несло течение, их волосы переплелись. Страх прошел. Теперь Хови смог сосредоточиться на словах Флетчера.

— … и в этом море есть остров… Он увидел его где-то вдали.

— … под названием Эфемерида. Чудесное слово и чудесное место. Вершина горы скрывается в тучах, но склоны освещены ярким светом. Светом не солнца, но духа.

— Я хочу туда, — подумал Хови. — Быть там вместе с Джо-Бет.

— Забудь ее.

— Скажи мне, что там? На этом острове?

— Явление тайн, — ответил ему отец, — мы его видим трижды в жизни. При рождении, перед смертью и еще в ту ночь, когда впервые познаем ту, кто есть любовь всей нашей жизни.

— Джо-Бет.

— Я говорю — забудь ее.

— Я плыл туда вместе с Джо-Бет! Мы плыли туда вместе.

— Нет.

— Да. Это значит, что она и есть любовь моей жизни. Ты сам только что сказал…

— Я сказал тебе: забудь.

— Но ведь она и есть моя любовь! О господи! Джо-Бет — любовь моей жизни!

— Все созданное Яффом слишком испорчено, чтобы его любить. Слишком опасно.

— Она самое прекрасное создание в мире.

— Она отказалась от тебя, — напомнил Флетчер.

— Я верну ее.

Теперь он видел образ Джо-Бет гораздо отчетливее, чем остров и море. Он потянулся к ней и от этого движения выскользнул из сознания отца. Вернулась тошнота, и с ней — солнечный свет, пробивавшийся через листву над его головой.

Он открыл глаза. Флетчер, кажется, держал его вплоть до этого момента, а теперь отпустил. Хови лежал на спине в траве.

Рука его от локтя до запястья онемела, а кисть распухла и стала раза в два больше. Боль была первым доказательством того, что он не спит. Второе доказательство — то, что он очнулся. Хови больше не сомневался: человек с волосами, завязанными в хвост, был реальным. Вероятно, и все его слова тоже были правдой. Флетчер действительно его отец, неважно, хорошо это или плохо. Когда Флетчер снова с ним заговорил, Хови поднял голову.

— Ты не понимаешь, в каком мы отчаянном положении. Если я не остановлю Яффа, он вторгнется в Субстанцию.

— Не хочу ничего знать, — сказал Хови.

— На тебе лежит ответственность. Я не создал бы тебя, если бы не был уверен, что ты поможешь мне.

— Ах, как трогательно! — Хови начал подниматься, стараясь не смотреть на распухшую руку. — Наконец я могу почувствовать себя желанным ребенком. — Он попытался встать на ноги. — Тебе не следовало показывать мне остров, Флетчер. Теперь я понял: все, что произошло между мной и Джо-Бет, реальность. Джо-Бет не испорчена. И она мне не сестра. Значит, я смогу ее вернуть.

— Подчинись мне! Ты же мой сын. Ты обязан меня слушаться!

— Если тебе нужен раб, так пойди и найди себе раба, — ответил Хови. — А у меня есть дела поважнее.

Он повернулся к Флетчеру спиной — по крайней мере, ему показалось, будто повернулся, — но тот снова возник перед ним.

— Как ты это делаешь?

— Я многое могу. Ерунда. Я научу тебя. Только не оставляй меня одного, Ховард.

— Никто не зовет меня Ховардом, — сказал Хови, пытаясь оттолкнуть Флетчера.

На какое-то время он забыл о разбитой руке, но тут снова ее увидел. Костяшки пальцев распухли, кожа на тыльной стороне содрана, из ранок сочилась кровь. На ладонь налипли травинки — ярко-зеленое на ярко-красном. Флетчер отшатнулся.