Эрвин и Кокер Аммиано шли по Поппи-лейн. Было около десяти вечера, и, судя по шуму, доносившемуся из баров и ресторанов, фестиваль близился к кульминации.

— Они уже забыли, — сказал Эрвин. — Сегодня днем…

— Я знаю, что случилось. Я это почувствовал.

— Мы как дым. — Эрвин вспомнил уроки Долана.

— Дым люди хотя бы чувствуют. Мы ничто.

— Нет, — возразил Эрвин. — Увидишь сам, когда мы найдем ту женщину. Она слышала меня. Она странная — ей как будто все равно, жить или умереть.

— Может, она просто сумасшедшая?

— Нет. Она очень смелая. Когда она была в моем доме, и Киссун…

— Ты уже рассказывал.

— Я никогда не видел такой смелости.

— Да ты, похоже, влюбился?

— Чепуха.

— А сам краснеешь.

Эрвин потрогал щеки.

— Глупость какая, — пробормотал он.

— Что?

— У меня нет крови, да и тела нет, а я все равно краснею.

— Я давно не удивляюсь таким вещам, — сказал Кокер.

— Но что ты думаешь по этому поводу?

— Похоже, мы выдумали себя, Эрвин. Наши энергии принадлежат единому целому — я не знаю его названия и не хочу выдумывать заодно и его, — и мы использовали их для создания Эрвина Тузейкера и Кокера Аммиано. Теперь, когда мы мертвы, большая часть этой энергии вернулась к своему началу, но какую-то частицу мы удержали. И одеты мы во что-то знакомое, и в карманах носим дорогие нам безделушки. Но рано или поздно это кончится. — Он пожал плечами. — Ничто не вечно. И мы исчезнем.

— А что случилось с Доланом и Нордхоффом?

— Может быть, они вернулись к началу.

— К твоему единому целому?

— Оно не мое, Эрвин. — Кокер помолчал, потом добавил: — Хотя нет. Пожалуй, оно мое. Знаешь почему?

— Нет. Но я надеюсь, ты мне объяснишь.

— Потому что, раз я здесь, я везде. — Он улыбнулся. — И единое принадлежит мне в той же степени, что и всем.

— Так почему же ты не вернулся в него?

— Похоже, во мне есть какое-то зло.

— Зло?

— Я совершил какую-то ошибку. Я знаю… Эрвин перебил его:

— Тот человек! — Он указал пальцем.

— Вижу.

— Он был с Теслой. Его фамилия д'Амур.

— Он, похоже, спешит.

— Может, он знает, где она.

— Есть один способ узнать.

— Пойти за ним?

— Совершенно верно.

Прежде чем выйти из дома Фебы, д'Амур позвонил в Нью-Йорк. Судя по голосу Нормы, она обрадовалась ему.

— Вчера у меня была гостья, — сказала она. Гарри не помнил, чтобы она когда-нибудь так волновалась. — Она прошла прямо через окно и уселась передо мной.

— Кто она?

— Она сказала, что ее зовут Лентяйка Сьюзан. По край ней мере, сначала. Потом она изменила имя, а возможно и пол, назвавшись Молотобойцем…

— И Петром Кочевником.

— Это то самое?

— Боюсь, что да.

— То, что убило Гесса?

— И не только его. Что ему было нужно?

— Чего им всегда нужно? Кукарекал. Оставил кучу на полу. И просил напомнить тебе…

— Что именно?

Норма вздохнула:

— Ну… Он начал говорить о том, что скоро придет дьявол и нас всех распнут за то, что мы делаем. Преподал мне краткий курс теории распятия. Потом сказал: «Передай д'Амуру…»

— Кажется, догадываюсь. «Я есть ты, а ты есть любовь…»

— Вот именно.

— А потом?

— Ничего. Он сказал, что у меня красивые глаза, и они еще красивее оттого, что бесполезны. Потом исчез. А запах дерьма до сих пор стоит.

— Мне очень жаль, Норма.

— Все в порядке. У меня есть вентилятор.

— Нет. Я про эту историю.

— Знаешь что, Гарри? Это навело меня на мысль.

— О чем?

— О нашем разговоре на крыше.

— Я сам его вспоминаю.

— Я не говорю, что ошибалась. Мир меняется, и он должен измениться, и это случится скоро. Но эта Лентяйка Сьюзан… — Норма замолчала, потом нашла слово: — Это гнусно.

Гарри молчал.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжала Норма. — Ты думаешь: неужели старая корова изменила свое мнение?

— Нет, Норма.

— Да, Гарри. Я уже не знаю.

— Не говори, что он свел тебя с ума.

— Поздновато. — К Норме понемногу возвращалось чувство юмора. — Но эти демоны» Откуда в них столько дерьма?

— Потому что они хотят заполнить им весь мир.

— Дерьмо.

— Дерьмо.

Они поговорили еще немного, потом Гарри сказал, что ему пора.