Она легла на кровать на живот, согнула ноги в коленях и начала болтать ими взад-вперёд, отпивая свой кофе.

– Счастье от безумья, горе от ума? – спросил я, глядя на неё так близко.

– Именно. Нельзя не думать в жизни. Иначе растеряешь честь и холодный разум.

Она опустила взгляд, задумавшись, касаясь губ кончиками пальцев. Я сидел, глядя в полупустую кружку.

– Однако мир состоит из крайностей. Я впала в болезненное одиночество… Когда придумываешь себе комплексы, страхи и проблемы от скуки, – она села, обхватив свои колени, глядя перед собой, голос был так тих и спокоен.

– Вроде ментальной тюрьмы… – слова давались мне с трудом, я хотел было взглянуть на неё, но боялся повстречать глубину её глаз. Я отвернулся и сфокусировался на кирпичном сером доме в окне. – Когда собственные мысли доводят до безумия. В окружающем мире всё в норме, но твои мысли множат хаос и разруху. Так и сходят с ума.

– Типа такого, но я не могла иначе… Выбрать пустую жизнь с подростковыми гулянками и слухами? Я искала друзей раньше среди ровесников, пыталась им понравиться, но это бессмысленно. Мой круг должен быть замкнут и приносить в мою жизнь только весомое. Мне мало той жизни, которая у меня была раньше… Понимаешь?

И я понимал.

В тот день мы всё-таки опоздали на половину урока географии, за это учитель пригрозил объяснительными. Однако он выглядел весьма добрым, был чуть сгорбившимся, и школьники говорили о нём только хорошее. Глядя на его густые седые усы и морщины-лучики вокруг глаз, какие бывают у часто улыбающихся людей, я понимал, что эти угрозы лишь для порядка.

– Пенинсула – это полуостров, – с хитрой улыбкой продолжил он урок, как будто думал, что мы процеловались с ней добрых полтора часа вместо занятий.

Я бы подумал о нас так же. Но слово, им произнесённое, закрепилось в моём сознании цепким якорем. Пенинсула… Красиво, звучно, изящно… Я никогда не слышал его раньше, и мой мозг как будто вопил: «Вот она, разгадка всей жизни!»

Пенинсула.

Я познакомился сегодня с Пенинсулой.

Отныне в голове я зову её Пенинсулой, игнорируя её настоящее имя. Как будто данное ей с рождения имя – это для всеобщего пользования, а Пенинсула – это моё отношение к ней, особая связь.

Как будто для них она одна, а для меня – другая.

Это обычный четверг. Шестое февраля.

Я её не видел. Она не появлялась в школе, трубку не брала, сама не давала никакой наводки. Если так прикинуть… через пару дней будет месяц. Не хочется говорить, что мне без неё пусто или я скучаю; только вот периодически ловлю себя на мысли, к которой приводила она меня. Пенинсула раскладывала свой характер на составляющие: на себя прошлую, которая была слабой и несовершенной, и на себя новую, которой так хотела стать: умной, сильной, лучше себя прошлой – во всём совершенной.

Она замечала какие-то мельчайшие детали в обыденности, поведение людей раскладывала на причины и следствие… В её лексиконе часто встречалась фраза «не знаю, как объяснить», но затем она точно выкладывала свои мысли, подробно описывала ощущения и рисовала перед моими глазами громадные картины.

Сейчас… я не знал, что с ней происходит. Бывало, мы общались с ней без перебоев, сутками, неделями напролёт. В такие моменты обычно кажется, что общение и память о человеке перманентны. Но, как и сейчас, наступал период затишья, как будто мы на разных концах континента, а связь оборвана.

После встречи с ней мне как будто открылись новые пласты всего существенного…

Как будто до неё я был неприкаян, напичкан пустяками.

Как будто до неё вся моя жизнь была тренировкой.

– Жаловаться на неприятную вещь – это удваивать зло; смеяться над ней – это уничтожать её, – она тараторила, будто боялась утерять мысль. – Только так можно вести борьбу с миром – только с осознанием внутренней силы можно воплотить её во внешнюю…

Это обычный четверг. Шестое февраля.

Математика первым уроком бодрит чреватостью плохой оценки. Литература, русский – реабилитация после полученного стресса, ты отдыхаешь. География – осознание, что на втором-третьем уроке можно было бы повторить параграф. Английский, история – сон о героических романтичных битвах при Екатерине II. И дальше только дом. День плёлся медленнее галапагосской тяжеловесной черепахи.

Это обычный четверг.

День напрягает своей монотонностью. День полон пустоты. Настолько увлекательно, что меня клонит в сон.