В ответ обрушивается целый водопад ругательств. Одни я слышу впервые. Другие — сочетание несочетаемого — откровенная пошлость и похвала. Третьи... просто маты.

Никогда не любила такие словечки. Побочный эффект воспитания в профессорской семье — жесткое разделение на черное и белое, на табу и лексикон приличной девочки. Даже бывший муж, будто чувствовал, никогда не произносил ничего подобного в нашей кровати.

Но сейчас от всех этих витиеватых эпитетов и диких сравнений становится легко и жарко. Клим словно благословляет на любые пытки, любые издевательства над своим телом.

— Мне нравится эта терапия. — Вдыхаю его аромат.

Немного терпкий, мускусный, но чистый, без примеси мужского парфюма или женских духов.

— А уж как мне... — Кадык на горле Клима дергается. — Загнуться можно.

— Можем придумать стоп-слово. Когда станет совсем плохо, я отступлю. — Обвожу языком идеальные кубики пресса и целую чуть ниже пупка.

Раньше и не задумывалась, нравятся ли мне выбритые мужчины, а сейчас веду губами по гладкому бархату кожи и чувствую, как во рту собирается целое озеро слюны.

— Кончила, — скрипя зубами, отвечает Клим.

— Что? — не понимаю, о чем он.

— Стоп-слово. Кончила. — Он задирает голову вверх и тяжело сглатывает. — Когда скажешь его, тогда и будет финал.

— Боюсь... не сегодня.

Кажется, кто-то так и напрашивается на медаль «За героизм на любовном фронте». Наверняка, такой не существует, но Клим Хаванский достоин того, чтобы ее учредить.

— Я уже закатал губу. Можешь мучить без жалости.

Он слегка пошатывается, стоит мне провести ладонью вдоль члена.

— Какая щедрость...

— Свое я наверстаю. — Клим кладет руку поверх моей и сжимает крепче. — С тобой.

— Угрожаешь? — Опускаюсь на колени.

Я не собираюсь делать минет, да никто и не ждет. И все же не хочу лишать себя удовольствия полюбоваться.

— Я тебе обещаю. — Наши пальцы переплетаются на стволе. — Клянусь.

Левой рукой Клим хватается за перекладину над кроватью, и мы вместе начинаем движения. В первые минуты медленно. А затем так быстро и жестко, что спустя несколько мгновений с удивлением слышу свой стон.

Глава 41

Глава 41

Наш петтинг длится долго. Клим не просит помочь ему кончить, а я не тороплюсь.

Мучаю его рукой, оставляю короткий поцелуй на разгоряченной головке. Потом толкаю этого безумца на кровать и устраиваюсь сверху.

В прошлом всего секунда в горизонтальном положении закончилась бы глубоким проникновением. Первый голод был сильнее, чем потребность в ласке.

В сегодняшней игре все иначе. Клим не раздевает меня. Наоборот, он останавливает, когда пытаюсь расстегнуть пуговицу на платье или снять чулки. Цокает языком, стоит мне распустить волосы. И, завязав пояс платья двойным узлом, закидывает руки за голову.

— Нет, Диана! Сегодня в меню лишь одно блюдо! Ни в чем себе не отказывай!

Он улыбается, но голос похож на скрежет металла, а напряженное тело напоминает памятник.

Не представляю, какой была бы реакция моих психологов, узнай они о такой методике, однако она действует. Словно это большая эротическая перезагрузка, я сантиметр за сантиметром изучаю мужское тело. Глажу и целую там, где вздумается. Покусываю кожу в самых чувствительных местах. И впервые за долгое время не борюсь ни с каким страхом.

Мы как подростки, которые решили послушаться старших и подождать до восемнадцати. Такие же возбужденные и голодные, такие же одержимые друг другом. И любопытные.

— Ты единственная женщина, рядом с которой я молюсь о холодном душе. Что в первую встречу, что сейчас, — признается Клим, когда, закончив с «пытками», я устраиваюсь у него на плече.

— Значит, стабильность, — срывается с губ прежде, чем понимаю весь смысл сказанного.

— С твоих девятнадцати. — Клим наконец отпускает спинку кровати и обнимает меня. — Правда, тогда мы хотя бы кончили. Оба.

— У нас и так все стремительно. Еще утром я думала, как избавиться от твоих домогательств, а в обед лежу рядом под одним одеялом.

— Я бы не уехал тогда, если бы не заставили, — внезапно признается он.

— Тебе необязательно рассказывать о тех событиях.

Психика еще не переварила то, что закончилось несколько минут назад. Слишком большая концентрация открытий на короткий промежуток времени. И признание Клима, и новость о Пекарском, и наша безопасная близость...

От внутренней системы координат ничего не осталось. Какой-то Бермудский треугольник.